Деррида

В этот период ситуация в Алжире быстро меняется. Разговоры о ней заходят все чаще, и не только в Сорбонне. В семье Деррида, как и у большинства алжирцев французского происхождения, растет недовольство де Голлем. На референдуме по вопросу самоопределения, который проходит 8 января 1961 года, большинство дает положительный ответ – 75 процентов голосов в метрополии и 70 процентов в Алжире, причем мусульмане впервые получают возможность голосовать. 7 апреля начинаются переговоры в Эвиане, открывающие путь к независимости. Некоторые не могут этого принять. В ночь с 21 на 22 апреля четыре генерала – Шалль, Жуо, Зеллер и Салан пытаются организовать бунт среди военных и алжирцев французского происхождения, чтобы сохранить Алжир в рамках Французской Республики. За несколько часов им удается установить контроль над столицей Алжира. В воскресенье 23 апреля в своей речи по телевидению, ставшей впоследствии знаменитой, де Голль изобличает «попытку горстки отставных генералов», требуя применить все средства, чтобы преградить им путь. Путч терпит провал, однако Секретная вооруженная организация продолжит бороться за французский Алжир, проливая все больше крови.

Примерно в это же время Пьер Нора, один из бывших однокурсников Жаки по лицею Людовика Великого, публикует в издательстве Julliard книгу «Французы Алжира». Вскоре после ее получения Деррида отвечает Нора письмом на 19 страницах, из которого я позволю себе привести несколько больших цитат, поскольку оно представляется мне крайне показательным. Свои позиции по ситуации в Алжире он излагает так, как никогда в прошлом и никогда в будущем. В этом тщательнейшем анализе он указывает также на свои этические и политические опасения, которые проявятся в его публикациях лишь много лет спустя.

Деррида говорит, что в эти мрачные дни, кажущиеся ему почти нереальными, он прочел работу Нора с неослабевающим интересом и увлечением. Он благодарит Нора за то, что тот написал книгу «по этой теме, обладающую редким и трудным достоинством… заключающимся в том, что она почти всегда точна и справедлива в своем содержании и своих выводах». Тем не менее он должен выразить сожаление из-за тона, «который в целом выявляет не столько саму мысль, сколько фундаментальную установку того, кто пишет». Часто он казался ему тоном «довольно язвительной агрессивности», отмеченной даже «желанием унизить». «Когда ты говоришь, что „никогда не слышал, чтобы алжирский француз отвечал аргументами“, я могу лишь сделать вывод, что немногих же ты встречал».

Деррида заверяет, что давно уже «в самом себе, в полном молчании, ведет процесс над алжирскими французами», но ему важно оставаться беспристрастным в тот момент, когда ветер подул в другую сторону и все больше критики как слева, так и справа. И словно для того, чтобы компенсировать это слишком долгое молчание, он хочет представить Пьеру Нора свои идеи, формировавшиеся в течение многих лет, по этой теме, которая так сильно его задевает. В частности, ему кажется, что бывший однокурсник утаил многие составляющие этой неразрешимой ситуации:

Разве не будет довольно-таки сложно возложить ответственность за политику Франции в Алжире последних 130 лет на тех, кого называют алжирскими французами (несмотря на их безусловную и весомую виновность, которую не нужно ни отрицать, ни преуменьшать под тем предлогом, что виноваты не они одни)? Если, как ты говоришь, алжирские французы были «кузнецами» своей собственной истории и своего несчастья, это верно лишь в том случае, если уточнить, что в то же самое время их хозяевами были все подряд правительства и армия (то есть весь французский народ, от имени которого они действуют).