— Ладно, Лёша, — примирительно улыбнулся Глеб, — не помнишь, и не надо! Ничего важного, не заморачивайся! Ты лучше скажи, почему настойку агафьину не пьёшь, вдруг какие-нибудь последствия с головой появятся? Агафья ведь целительница, плохого не посоветует!
— Да не могу я её пить, тошнота подступает! Пробовал, не могу! — Лёха раздражённо бросил ложку.
Искатели склонились над развёрнутой на капоте джипа картой. Бэккет некоторое время смотрел на неё, потом ткнул пальцем в зелёный овал:
— Нам вот сюда!
— Откуда вы знаете? — Спросил Слава.
— Агафья мне показала. Здесь наша цель.
— А что такого особенного в этой роще? — Спросил Глеб.
— Здесь проход в другой мир!
— Значит, всё-таки переход? — Спросил Слава.
— Да, переход. Желание не пропало? Если нет, то со мной пойдут Вика, Слава и Глеб. — Бэккет твёрдо посмотрел на Пахомова.
— А я как? — Удивлённо спросил тот.
— Ты останешься смотреть за лагерем. — Спокойно ответил Бэккет.
— Да что за дела?! Почему я должен остаться?! — Неожиданно истерически взвизгнул Лёха.
— Почему ты? — Обратился он к Глебу. — Почему ты?! Почему ты?! — продолжал Пахомов дрожащим от обиды голосом, обращаясь к Славе и Вике.
Те смущённо отвернулись, встретившись с ним глазами.
— Да что такое?! — Он снова впал в истерику. — Почему я должен оставаться?! Вы меня лузером назначили? Лёха — туда, Лёха — сюда! А как до дела дошло — сиди, за костром смотри?!
— Лёша, успокойся! Сейчас что-нибудь решим! — Вика обернулась на Бэккета, умоляюще ловя его взгляд, но тот спокойно молчал, глядя в карту.
— Я ведь понимаю, что вы подтруниваете надо мной потому, что уверены, что я ниже вас по своему развитию! — Не слушая её, продолжал Пахомов. — А всё оттого, что я из неполной семьи, и отсутствие отца обусловило отсутствие мужского начала в моём воспитании. Как пишут в книгах по педагогике — не только одно общение, а даже просто наблюдение играет очень важную роль в воспитании. Да, не было отца в моей жизни, так что?!
— Хорошо, давай спички тянуть! Судьбу примешь, Пахомыч? — Бодро спросил Глеб.
— Ну, другое дело! Давай тянуть! — Примирительно вздохнул Пахомов.
— Сейчас достану! — Вика вскочила и схватила свой рюкзак.
— Я могу сделать так, что ты вытащишь нужную мне спичку, — твёрдо и спокойно произнёс Бэккет, — но не стану этого делать.
Начавшаяся было шумная суета сразу прекратилась, все замолчали, слушая профессора.
— Я никогда не лгу, и теперь не стану лгать. — Продолжал Бэккет после небольшой паузы. — Ты не пойдёшь с нами, ты останешься здесь.
— Но почему?!
— Если разрешу тебе идти с нами — ты погибнешь!
— Откуда вы можете это знать?
— Я знаю это совершенно точно! — Спокойно ответил Бэккет. — Как, впрочем, знаю всё о всех вас: здоровье, биография, привычки, и многое другое. Для меня нет тайн.
— Вы что, агент разведки? — Удивлённо спросила Вика
— Нет, конечно! Увольте меня от таких посылов! — Улыбнулся Бэккет. — Всё и проще, и сложнее, но сейчас это не важно. Важно то, что ты, Алексей Леонидович Пахомов, остаёшься здесь. Так ты останешься жив.
Искатели с удивлением смотрели на него, не в силах понять его слов.
— Объясните! — потребовал Пахомов.
— Как вам будет угодно! Ты одержим, так у вас говорят! — Спокойно заговорил Бэккет. — Признаки? Извольте! Ты словоохотлив, часто не по делу. Много шутишь, иногда очень дерзко и остро, и часто с издевкой и насмешкой над другими людьми. Иногда используешь нецензурные или близкие к ним слова, также выворачиваешь слова, специально коверкаешь их. Ты постоянно испытываешь потребность корчить самому себе рожи перед зеркалом, не пропускаешь даже малейшей возможности посмеяться, поострить. Ты конфликтен и спровоцировал своими шутками драку возле магазина. Это, вкратце, факты о тебе, о которых можно рассказать другим людям. Об остальном я не стану говорить.
— И что?! — Пахомов покраснел. — Да я знаю сотню таких ребят, которые так же всё делают!..
— Из всего множества здесь только трое нужных! — Спокойно заметил Бэккет. — Твои мысли сейчас спутались! Тебе трудно связно возразить, так как ты знаешь, что я прав!
Он немного помолчал и спокойным голосом продолжил:
— Скажи, Алексей, возможно ли представить себе оптинских старцев, которые громко хохочут и наперебой рассказывают друг другу смешные истории и непристойные анекдоты? А Серафима Саровского или Сергия Радонежского, которые, давясь от смеха, коверкают слова на проповеди и показывают язык? Смех, конечно, противоядие во многих случаях, но — добрый смех, без ужимок и издевок, понимаешь разницу?
Лицо Пахомова покрылось пятнами, глаза бегали, и по всему было видно, что он всё понимает, его рвут противоречия, и он лихорадочно ищет ответ.
— Я не говорю, что ты ни на что не годен! То, что с тобой происходит — временно! Светлыми души становятся постепенно! — Продолжал Бэккет. — Просто сейчас ты не должен совершать того, к чему не готов! У тебя всё впереди, а сейчас для тебя полно работы там, у тебя внутри! Наведи чистоту, приведи мысли и разум в порядок, воспитай себя! И мы с тобой обязательно совершим много добрых дел! А пока извини, Алексей! Ты не готов! Я знаю, что говорю!