Дервиш света

— Плохо очень. Доктор, лечи! Я не злодей. Голодному тигру что собака, что имам мечети — все едино. Народ больно развратился… наши мусульмане. Я по заветам пророка, а людишки… Разве обещанная награда, такое богатство, не соблазнит кого угодно? И даже хороший человек пойдет на плохое дело. Предателем сделается. Никому нельзя верить. Жене не верю. Брату не верю. Не знаю, что делать.

— Здесь лечить я не могу. Опасность заражения. Слепота. Послезавтра приедете ко мне домой.

Уезжал доктор отнюдь не со спокойным сердцем. Кто его знает, этого Намаза? Что он думает? В благородство таких, как Намаз, он, конечно, не очень верил.

Но ничего другого не придумать. К тому же болезнь серьезная. Лечение возможно только в амбулаторных условиях.

Возвращался доктор поздно, в темноте.

Его сопровождали до ворот дома два страховидных джигита. Всю дорогу они не обмолвились ни словечком, а лишь сопели в темноте.

Забавное это сопение, тяжелое. И в то же время мягкое бухание ног коней в невидимой во тьме глубокой пыли, покрывавшей Каттакурганский тракт, еще долго, даже во сне звучало в ушах доктора. Об опасности он забыл. Осталось лишь чувство насмешки над собой, над собственной трусостью. Нагнал же этот Намаз страха на Самарканд и самаркандцев.

XIII

Если судьба повернет цепь событий, то и муравей может сделаться Соломоном.

Низами

О Пардабае, своем отце, Юлдуз почему-то ничего не рассказывала. Пришла она от тетушки из Старого города через несколько дней. Ольгу Алексеевну очень интересовала судьба сучи — первого простого человека из узбеков, которого встретила тогда на переправе в столь драматических обстоятельствах. Ведь именно Пардабай был в числе тех, кто вытянул ее и ее сыновей из буйного потока Ангрена.

— Пардабай — хороший человек, решительный, смелый. Я всегда рассказываю про него ребятам.

Молчание Юлдуз объяснилось очень скоро. Она боялась говорить об отце.

— Он прячется, — решительно заявил и Мерген, который зашел все-таки перед выступлением экспедиции в горы попрощаться. — Он бежит от смерти.

— Бежит от смерти? А все же, что заставило его сделаться этим самым… — Ольга Алексеевна невольно запнулась, сочтя неудобным произнести слово «разбойник».

— Несчастный беглец. За ним гоняется полиция. Хороший человек.

— И такого человека, — возмутилась Ольга Алексеевна, — травят, как волка. Я тоже думала сначала про него: просто особый сорт разбойника. А он оказался не просто хорошим «сучи», а еще и добрым, внимательным… Если бы не он, сколько тогда натерпелись бы мы страхов с ребятами. Арбу бы волна перевернула… И вообще, я не знаю ничего плохого за ним: ни корысти, ни лукавства, ни двоедушия, ни зависти.

— Пороки его — они у него есть — безвреднее, чем добродетели его хозяев баев. Он воин, поражающий врага, — несколько туманно заметил Мерген — А вот смерть теперь рыскает за Пардабаем, вроде тень за верблюдом.

— Так что ж с ним случилось? — настаивала Ольга Алексеевна. Она видела по лицу Мергена, что он все знает.

— Рассказ мой недолог. Одно знаю: чтоб сделаться злым, надо выучиться добру. И добрый Пардабай сделался злым. Его сделали злым.

Рассказ Мергена о поразительном превращении покорного, бессловесного батрака в героя, поражающего врагов, походил на легенду. Оказывается, он поднял мятеж против баев, чиновников, полицейских.

— Да, простодушный, добрый, трудолюбивый, безответный и честный Пардабай гнул шею всю жизнь, подставляя спину под хлыст господина пристава, под камчу волостного правителя, лебезил и кланялся белой чалме муфтия, отдавая последний грош в уплату налогов за свою развалившуюся хижину, радовался, если многочисленные его дети к обеду имели корку хлеба и чашку машхурды. Влачил он жалкое существование, захлебываясь потоками илистой воды, оглушенный испарениями своего жалкого, занавоженного двора.

Говаривал он про себя:

«Еду я на кляче. Вся в парше, хвост выщипанный, стремена из веревочек, вместо камчи суковатая ветка. Еду, дремлю, носом в пыль уткнулся».

Хозяин ангренской переправы муфтий не платил «сучам» за их нечеловеческий труд ни гроша.

«Бахшиш с проезжих бери! Богатый будешь!» А именно богатеи ничего не платили, а отгоняли сучей бранью и побоями.

На этой почве и произошел внезапный мятеж. Арба с товарами перевернулась в стремнине. Бай полез в драку. Свалка произошла в самом потоке. На беду оказался тут полицейский. Прогремел, перекрывая шум реки, выстрел. Зачинщиков притянули к ответу и среди них Пардабая.

Он оправдывался:

«Попавшему в скользкий таз муравью нужна не сила, а хитрость. Разве я виноват? Мне говорите, что в руке моей острый меч, как алмаз. Врут все. Какой меч у батрака?»

Но товары сучи дружной толпой утопили. Два бая утонули. Полицейского избили до полусмерти. Убитых и раненых сучей не считали.

Дело о мятеже в Тилляу по указанию генерал-губернатора передали на рассмотрение в суд казиев. А казии беспощадны, когда голытьба посягает на собственность.