Дервиш света

— Эй, люди, господин бек дает вам «рухсат!» Поблагодарите же хакима Кагарбека за милость и идите к своим домам. Вы свободны.

Толпа схлынула. Через минуту вокруг серого камня стало пусто.

Один старейшина не ушел и все продолжал говорить:

— Горечь полыни на губах. Глуп я, Ахмад, как горный козел… Не знал я, оказывается, что аллах богат. Повелевает бедным любить труд на богатых. Помогите, таксыр, старому, немощному козлу сойти с Камня Совета, дабы и мы смогли своими слабыми, старческими ногами добрести до Каратага. Увы, не дай бог и мне придется сегодня хоронить моих внуков и внучек.

А Сергей Карлович сказал доктору:

— Я в восторге от вашего альтруизма, доктор. Но кто оплатит нам убытки? Уж не господин ли туркестанский генерал-губернатор?

Доктор не нашел нужным отвечать Он знал Сергея Карловича давно и еще раз убедился в том, что он просто негодяй.

Только теперь Иван Петрович разглядел в далекой дымке Сурханской поймы кучку белых палаток и два флага, развевающихся на высоких мачтах. Кой черт! Один флаг Соединенных Штатов, другой — французский. О, чтоб их! И где? В Бухарском эмирате. До чего доходит наглость!

— А вас, господин хаким Кагарбек, я прошу: соберите по всей долине людей. Чтобы тысяча человек с лопатами, кетменями и носилками прибыли на руины Каратага. И чтобы ни один человек, живой или мертвый, не остался под развалинами. Разошлите по кишлакам ваших нукеров, и пусть передадут этот приказ.

То ли властный тон доктора, то ли пережитый испуг сказались. Но уже через минуту стражники пылили по дорогам на восток, в сторону Регара и Гиссара, на юг в долины Баба-тага, на запад — в Шурчи и Байсун скликать народ.

— А вас, господин доктор, равный мудростью самому Лукмону-хакиму, разрешите пригласить проехать с нами. Уже близится полдень. Не пора ли откушать?

Приглашая доктора, Кагарбек показывал, что вынужден подчиниться, хотя и не считает, что какие-то там каратагцы заслуживают беспокойства великих мира сего, вроде генерал-губернатора Туркестана.

А старики шли по дороге и нараспев повторяли:

— Вечно наш бек вызывал своим покорством гнев эмира. Наказали его силы небес и преисподней. Был Каратаг, город богатый и изобильный во владении бека, а теперь остались камни и могилы. Где твое могущество, господин бек?

— Едем, господин доктор! Пожалуйте, — в свою очередь твердил бек. — Поедем отдохнем. Уже время дастархана.

Но доктор думал о другом.

Он направил коня в Черное ущелье. Кагарбек едва поспевал за ним. Тем не менее пытался рассуждать:

— Всемилостивый даровал власть над стадом. Мы, хакимы, хозяева воды и земли. Никто при нас не смеет сказать: «Это мое». Мы решаем, что «мамляк» — государственное, что можно отдать черной кости в частное владение, кому определить землю в «халис», то есть освободить от налога. Ну, «халис» получают благородные арбобы — помещики, а все черноногие по-прежнему будут платить десятину. Ну, кто ворчит или недоволен, у того с десяти батманов и по два-три можно взять. Не сетуй на судьбу! Не гневи бога! Хэ-хэ! И все послушны, и все довольны. И мы довольны. Порядок у нас! Аллах велик! Вот каратагцы прогневали господина эмира. Видали, господин доктор, что получается. Вздорный народ, бунтовщики. Сквозь землю провалиться им!

Он смолк было, почувствовав боль в пятках. Воинственно взмахнув камчой, гулко ударил ею коня так, что тот заметался под своим тяжелым всадником, норовя стряхнуть его на землю. Но Кагарбек, природный наездник, прочно сидел в седле.

— И ничего они не достигли. Покарал безобразников аллах. Мало, видно, мы их прижимали. У нас на площади перед каратагской мечетью всегда стоит виселица. Надо было — две виселицы.

Он никак не мог успокоиться. Но расстройство его не имело ничего общего с человеколюбием и состраданием:

— Проклятие каратагцам! Заслужили! А куда же мы теперь поедем отдыхать во время зноя и жары, на месяц чилля?

Выяснилось, что Кагарбек на летние месяцы всем дворам выезжал из душного, насыщенного испарениями, полного комаров Гиссара в освежаемый ледяной многоводной речкой Каратаг, где имел тенистый сад и виноградник. Город Каратаг не знал ни комаров, ни малярии, в то время как в окруженном болотами и рисовыми полями, тонущем в ядовитой сырости Гиссаре лихорадка косила людей. Все, кто мог, уезжал в горы. На лето там оставались только дряхлые старики.

Выбираясь весной в Каратаг, Кагарбек вел себя царьком и заставлял жителей Каратага содержать себя, свой гарем, стражу, многочисленных слуг и прихлебателей. Каратагцы стоном стонали и уже не раз делали попытки бунтовать.

Свободолюбие горцев бесило бека. Он требовал беспрекословного повиновения и покорности. Назначил его в Гиссар сам эмир, и гиссарцы смотрели на пришельца без роду, без племени с ненавистью и презрением. Кагарбек за три-четыре года успел много награбить. В амбарах и кладовых у него хранились большие запасы чая, муки, зерна, шелка, ковров. Он пользовался тем, что Бухара далеко, и держался нагло. Во всем бухарском эмирате он единственный из хакимов присвоил себе право осуждать на смертную казнь.