Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники

…Часам к пяти пополудни мы поднялись на север, к подножью гор. Этот район называется Дарбанд, в переводе с фарси – «закрытые ворота». Может быть, когда-то здесь были ворота в город – не знаю. Казалось бы, всего десять минут езды от площади Тажшрир, от бурлящего бульвара Вали-Аср, а тут совершенно другой мир, другой Тегеран. В прохладе и неге раскинулись богатые кварталы – особняки, хорошие европейские автомобили, степенные, никуда не спешащие люди…

Дарбанд вытянут с юга на север километра на полтора вдоль одноименной улицы. Она заканчивается небольшой площадью со скульптурой альпиниста. И отсюда уже начинается горная тропа на вершину Точал.

…Кроме всего прочего, эти предгорья – еще и десятки крутых улочек и лестниц. Иногда кажется, что дома просто карабкаются по склонам. На берегах горной речки, а то и просто над ней выстроились десятки дорогих ресторанов, кальянных и чайных, где тегеранцы отдыхают от жары и каждодневной суеты мегаполиса. В некоторых чайханах особый шик – тамошние «тахте» (вот откуда, оказывается, привычное слово – тахта) расположены прямо под потолком. Ты сидишь по-турецки или полулежишь высоко надо всеми, и мир простирается у твоих ног…

В этих кварталах на машине не проехать ни при каких обстоятельствах. Поэтому продукты часто доставляются традиционным способом – на ослике, самом надежном виде транспорта в горах. Но иногда современная механизация берет вверх. Мотоцикл тоже может просочиться там, где автомобиль бессилен. Но тащить его по дарбандским лестницам – удовольствие явно ниже среднего.

…И вот в одной из кальянных над речкой я сижу и поджидаю Мусу Агахи, местного табачника. Я нашел его координаты в Москве, мы пару раз разговаривали по скайпу, когда он был в Европе, и, наконец, назначили встречу в Тегеране.

Подо мной бурлит горная речка Дарбанд, меня освежает легкий ветерок с горы Точал, а я вспоминаю дорогу. Как в детской считалочке, с чего все началось и на чем сердце успокоилось…

…Прохлада Дарбанда и избыточная насыщенность жизни Тегерана – лучшая кода к долгому путешествию по пустыне. Мы летели по пескам и шли по Каспию, чтобы, в конце концов, попасть сюда, под сень этих великих гор, под музыку упоительной персидской речи.

Бывают удивительные минуты, когда время, место и человек идеально совпадают. Со мной тот самый случай.

XVIII. Узоры из табачного дыма

…Я сделал еще один глоток кальянного дыма и тут же увидел Мусу. Седовласый мужчина лет пятидесяти с идеальным персидским профилем о чем-то расспрашивал кальянщика, итот едва заметным кивком головы указал в мою сторону. Перепутать было невозможно.

Через полтора часа я уже знал все, что только можно знать о курении и связанных с ним обычаях и привычках в Иране. У табака здесь довольно долгая история, к тому же связанная с политикой и сопротивлением западному влиянию. Об этом вышло бы отличное кино. Может быть, иранцы его уже сняли. Я, хоть и ценю иранский кинематограф, но явно смотрел далеко не все…

…В конце XIX века англичане, сидевшие в Индии, посматривали на независимую Персию с жадностью и вожделением. Правительство шаха, в свою очередь, с традиционной восточной хитростью пыталось лавировать между Британией, Россией и Османской империей, увлеченно посвящая свои дни и ночи рыбной ловле в мутной воде. Искушенные европейцы в подавляющем большинстве случаев переигрывали потомков Кира и Дария, но на сей раз им пришлось отступить.

Дело было так. В 1890 году шах на 50 лет предоставил британскому майору Табольту право на производство, продажу и экспорт иранского табака, который тогда считался едва ли не самым лучшим в мире. К этому времени в персидской табачной отрасли было занято почти 200 тысяч человек. Если учесть, что все население страны составляло максимум 10 миллионов, табачником был чуть ли не каждый десятый взрослый мужчина в стране – не старик и не ребенок. Британская концессия несла им убытки, разорение и безработицу.

Первым восстал рынок. Потом – деревня. И, самое главное, крестьян и торговцев поддержали аятоллы. Только сделали они это весьма оригинальным способом, во многом иллюстрирующим, как вообще ведется политика в иранской культурной традиции.

Знаменитый в ту пору аятолла Мирза Хасан Ширази издал фетву, в котором приравнял курение табака к оскорблению Махди – грядущего посланника Аллаха и предвестника преображения. С именем Махди тут не шутят. И в несколько дней все иранцы – даже самые заядлые курильщики – перестали курить. До того момента страна курила почти поголовно, и табак покупал каждый взрослый человек. А тут тотальная остановка, и никто не хотел работать на англичан, сотрудничать с ними, получать деньги от богопротивного промысла. Даже слуги в гареме отказались забивать трубки женам шаха иранским табаком, который неожиданно превратился в табак британский.