Дерзай, дщерь!

Чуть ли не в каждой из нас гнездится эдакая то ли истеричка, то ли артистка: отчаянная бравада, закусывание удил, сжигание мостов: ну и пусть, прочь от меня, я сама! А внутренний человечек забился в угол и дрожит от страха и невысказанной боли. Раньше били по щекам, теперь дают лекарства, которые выключают тревожную кнопку, заглушают эмоции и мысли, сигнализирующие о тупике; с таблетками удобно избегается опасный поворот, кризис. Между тем кризис – это счастливый шанс, дар небес, Божья встряска с целью отрезвить, привести в чувство, повернуть лицом к живой жизни.

Чудеса случаются не так уж редко. Не обязательно запылает куст, расступится море или прогремит голос из облака; кризис счастливо разрешится катарсисом, если понять, что гармония, как и красота, любовь, мир, радость приходят только из одного Источника. Воздушные замки обрушиваются не без пользы; горестное ощущение абсолютной погибели знаменует наступление величайшей в жизни минуты, когда Господь протягивает Свою спасающую руку, когда из пучины греха в муках хочет родиться новый человек, который вскоре поймет: есть вещи много важнее и дороже всякого мыслимого земного счастья.

Интуиция: опасный дар

Иль перст зиждительный всему дает значенье?…

Иль все окрестное есть притча и сравненье,

Прообраз нашего житья?

Иль это таинство созвучий сокровенных

В мир посвящения, в час сумерк вдохновенных

Чутьем души постигла я?…

Евдокия Ростопчина.

Хананеянку напрасно хвалят за терпение. Разумеется, она слышала унизительные слова и отказы, но вряд ли придавала им значение; ведь и сердце свое она слышала, а оно чуяло совсем другое, и она знала: Господь здесь и Он поможет. Мироносицы никак не похожи на бесстрашных героинь, рискующих жизнью за прогрессивные идеи; факты говорили им то же, что и апостолам: совершилось самое страшное, Учитель умер на Кресте, значит, всё кончено. Но сердце повелевало приготовить ароматы и хоть и мертвому послужить Ему чем можно, при чем тут факты.

Так всегда: обладающие землею [83] руководствуются земным реализмом: пока не увижу, не поверю [84]; рассудок противится неочевидному, не доказанному, а интуиция не нуждается в аргументах, она действует как неизъяснимое знание, всплывающее из глубин памяти; святые отцы называли веру видением. «Потеряла женщина драхму и разыскивала ее со светильником [85]; если бы она не помнила о ней, она бы не нашла ее. И откуда бы она знала, найдя ее, что это та самая драхма, если бы она ее не помнила? [86]».

Под влиянием греческого богословия, тесно связанного с языческой философией, европейское мышление привыкло слишком много значения придавать уму и логике, отметая всё «бессловесное», бессознательное, инстинктивное. Однако в той же Древней Греции весьма ценились пифии и сивиллы; греки не сомневались, что женщина способна воспринять и понять нечто, не доступное мужскому мудрованию. В самом деле: Кальпурния умоляла Юлия Цезаря остаться дома, предчувствуя покушение на императора; мадам Ленорман предостерегала Наполеона от похода «на Север», пророчествуя гибель солдат в снегах, позорное отступление и свержение с трона; эрцгерцогиня Софи, пережив неизъяснимый ужас от явления «черных птиц», просила Франца-Фердинанда отменить поездку в Сараево; быть может, история пошла бы иным путем, прислушайся «великие» к голосам женщин, но со времен заклятия Кассандры женским предвидениям значения не придают, оценивая их разве что задним числом, как прорицания многими поминаемой Ванги.

Женский интеллект, сколько стоит белый свет, ценить не принято. В XVII веке имела хождение гравюра, на которой женщина изображена без головы, зато с прялкой, символом предназначенной ей роли: пряхами были мифологические Пенелопа, Ариадна, Арахна, парки; словом, «для женщин мудрости природа не имела» [87] (П. Ронсар).

Но никто никогда не оспаривал превосходства восприимчивого женского сердца. Между тем сердце неизменно признается средоточием всего главного в человеке. Египетские иероглифы изображали мысль в форме сердца. Индуистские мистики в сердце помещали дух человека, его истинное Я. Священное Писание и святые отцы единодушно видят в нем скрижаль, на которой Бог незримо пишет заповеди Своего закона [88], храмину, в которую вселяется Его любовь [89], орган, в котором рождается вера [90]. Библия приписывает сердцу все функции сознания: мышление, решение воли, ощущение, проявление любви, движение совести; сердце является центром жизни физической, душевной и духовной; оно есть центр во всех смыслах [91]. В сердце, говорит преподобный Исаак Сирин, находится устройство для душевного зрения.