Дерзай, дщерь!

В разные времена литература навязывает нам свой идеал, то возвеличивая хрупкую и безответную тургеневскую барышню, casta diva, чистую богиню, то, наоборот, толкая останавливать на скаку коней и тушить горящие избы, к чему мы явно не предназначены [175]. Фридрих Энгельс первой предпосылкой освобождения женщины считал привлечение всего женского пола к общественному производству и уничтожение моногамии. Немало и других, по выражению Ницше, «ученых ослов и тупоумных развратителей женщин» советовали «отделаться от женственности и подражать всем тем глупостям, какими болел европейский мужчина» [176].

Поруганная, растоптанная женственность мстит иногда очень жестоко. Великий математик Софья Ковалевская (1850 – 1891) пробила, как говорится, лбом стену, путем фиктивного брака вырвалась на свободу, смогла реализовать свой талант, получила премию французской академии за решение сложнейшей задачи о вращении твердого тела, удостоилась почестей при жизни и громкой славы по смерти, но достижения эти оплачены дорогой ценой: она страдала от одиночества, чувствовала себя опустошенной и подавленной: любимая наука не терпела соперников, ради нее пришлось пожертвовать тихими семейными радостями и всем, что называют личным счастьем.

Кажется, уже отпала нужда доказывать, что женщина может всё. Однако нужно ли ей это всё? Оказывается, борьба за какие-то политические права, начальственные должности, рабочие места и равенство с мужчинами интересует не многих честолюбиц (фу, и слово-то не звучит!), тем более что в суете мы рискуем упустить гораздо более драгоценное право: управлять миром, используя удобные рычаги, вложенные в слабые женские руки самим Создателем.

Но сознаем ли мы, к чему призваны? От этого зависит, обретем ли мы твердую почву под ногами, избрав правильный, соответствующий нашей природе способ существования, или пребудем до смерти бестолковыми курицами, откладывающими яйца где угодно, кроме собственного гнезда.

Начнем с начала. Адам, заливаясь слезами, всё стенает о потерянном рае, а Ева… ну поплакала; да ведь дитя под сердцем; кругом пустыня, ночью холодно, и поесть бы не мешало. «Дорогой, – осторожно приступает она, решившись прервать его покаянный плач низменной прозой, – Бог не мог оставить нас без пищи! Что-нибудь растет же тут съедобное; может, вон те, как их? Ах кактусы! Какой ты умный! И нужно поискать пещеру…» – «Ага-а, всхлипывает он, – стемнело уже… и кактусы колючие»! – «Любовь моя, – ласково шепчет она, – ты ведь создан самым храбрым, самым сильным, ты венец творенья! Пожалуйста, иди, ты сможешь»!

И так во все века. Земля и по сей день рождала бы одни тернии и волчцы, мы ходили бы в шкурах, ели сырое мясо и царапали птичек на обглоданных костях, если бы женщина, ради украшения быта и облегчения домашних хлопот, не стимулировала все эти гениальные изобретения и достижения цивилизации, неустанно направляя мужчину к деятельности, то подстегивая похвалой, то больно ударяя по самолюбию. Она беспрерывно теребит его, ест поедом, поощряет лестью, чего только ни придумывает, чтобы будить от сна, которому он так и норовит предаться. Поэтому женщинам карьера дается труднее, пошутила одна журналистка, ведь у них нет жены, которая неустанно толкала бы вперед.

Вот анекдот: новоизбранный депутат Госдумы с супругой входит в VIP-дом смотреть предоставляемую квартиру, и вдруг жену окликает маляр, докрашивающий лестничную клетку: оказывается, они были влюблены друг в друга, когда учились в школе, и он даже делал ей предложение. «Если б не я, – самодовольно усмехается депутат – ты бы стала женой маляра!»; «Ну вот еще! – возражает она – если б я вышла за него, сейчас он стал бы депутатом Госдумы!».

Мужчина, как бы низко ни пал, найдет, на ком выместить свою ярость, агрессию, отчаяние: для этого всегда при нем жена; она всегда готова сократить себя до нуля, свести на нет, чтобы он, хозяин, глава, царь же природы! – по контрасту выглядел покрупнее. Ярых феминисток болезненно раздражает именно эта функция: служить, по выражению Вирджинии Вульф, зеркалом, увеличивающим мужчину в восемь раз: «В мире жестких и сильных личностей без зеркал не обойтись, – писала она. – Потому Наполеон и Муссолини и настаивают на низшем происхождении женщины: ведь если ее не принижать, она перестает увеличивать» [177].