Подполковники, в ожидании, смолили папиросы, машинально пригнувшись от оглушительного разрыва над головами, треска брёвен наката и посыпавшейся земли.
Но весь этот грохот перекрыл визгливый голос денщика, машущего руками, приплясывающего и воющего различные гласные русского алфавита.
– Ефимов! Мать твою в чайник ети. Чего орёшь как беременный заяц? – наконец удосужился поинтересоваться у солиста Дубасов.
– Да не рожаю я, мышь за шиворот свалилась с потолка-а-а. И щекотает та-а-а-м… у-у-у-у, – до слёз рассмешил офицеров.
– Ну что ж, пора, – отсмеявшись, глянул на часы Дубасов. – Хрен нам в золотой оправе, а не чай.
– И обстрел как раз прекратился, – добавил Антонов, – благожелательно разглядывая, как денщик, вытряхнув мышь, прыгает, исполняя гопак, и топая то правой, то левой ногой, стараясь раздавить мечущееся животное.
– Батальон, вперёд, – щурясь от солнца, скомандовал Дубасов, выбравшись наружу, и ротные подхватили его команду.
– Первая рота, в окопы… Вторая рота…
Солдаты бежали гуськом по ходам сообщения, накапливаясь в передовых окопах.
– С Богом! – сняв фуражку, перекрестился Дубасов, оставив на связи заместителя и направившись в первую линию окопов.
Антонов вернулся на свой наблюдательный пункт.
– Штурм! Первый батальон пошёл, – выстрелил из ракетницы командир полка.
Русская артиллерия прекратила огонь и батальоны пошли в атаку.
С третьим батальоном ринулся в бой и Дубасов.
Он больше не вспоминал мирную жизнь, а с криком «ура» повёл на штурм своих солдат. Ободрав бедро о разорванную и топорщившуюся в стороны колючую проволоку, побежал ко второй линии вражеских окопов – первую уже взяли, замечая на бегу то стоптанные подошвы австрийских сапог, торчащие из воронки, то разорванные вдрызг останки человека. Споткнувшись об оторванную ногу и совершенно не испытав от этого брезгливости, спрыгнул в окоп, угодив на чей-то мягкий труп, выстрелил в пытающегося поднять винтовку раненого австрийца, спросив, пока он заваливался на бок – где находится ближайший телефон, и не получив ответа, не спеша пошёл по ходам сообщения, перешагивая через лежащие мёртвые тела. Затем выбрался на бруствер и повёл батальон в сторону третьей линии обороны противника, случайно наткнувшись на вылезших из блиндажа австрийцев с пулемётами. Разрядив в них барабан револьвера, выхватил шашку и с криком: «за мной, ребята», бросился на растерявшийся пулемётный взвод, не успевший обстрелять наступающих русских, и поднятых ими на штыки.
Вскоре его полк взял третью линию окопов, пленив батальон австрийцев.
– Победа полная и безоговорочная, – подвели вечером итог сражения встретившиеся однокашники.
– Такого ещё за эту войну не было. В течение трёх дней наступления наши войска добились небывалого успеха. На направлении главного удара Восьмой армии, неприятельские позиции оказались прорванными в глубину до тридцати вёрст. Наша дивизия немногим уступает Четвёртой стрелковой деникинской, кою называют «железной», – радовался Антонов. – А твой полк выше всяких похвал. Пленных целый батальон захватили. Кроме того восемь пулемётов взяли, а в рапорте они почему-то не указаны.
– Самим сгодятся. Машины отлаженные и готовы к применению, – оправдался Дубасов. – Намного полезнее того ордена, что получил бы за них. Однако Третий батальон Тринадцатой дивизии генерала Деникина, под командой капитана Тимановского обошёл меня, первым прорвав на своём участке шесть линий опутанных проволокой неприятельских позиций. А какой-то разнесчастный прапор Егоров с десятью разведчиками, скрытно пробравшись в тыл неприятеля, заставил сложить оружие венгерский батальон, взяв в плен двадцать три офицера, восемьсот нижних чинов и четыре пулемёта, отразив ещё при этом конную атаку вражеского эскадрона. Вот герой – так герой! Даже я это признаю. Чего же он, интересно, в Буффе крушил? – задумался подполковник.
25 мая железные стрелки Деникина ворвались в Луцк. Их активно поддерживала и дивизия, где начальником штаба был Сергей Васильевич Антонов.
– Представь, – в перерыве между боями друзья пили чай в каком-то доме без крыши. – Каледин сказал нашему комдиву, что генерал Брусилов планировал стремительную атаку двух конных корпусов, что торчат сейчас где-то в Полесье, по водным преградам, болотам и перепутанной колючей проволоки, с ходу взять Ковель. Но кавалерии это оказалось не по зубам. Лучше обстояли дела у двух пехотных корпусов. Упорными трёхдневными боями они отбросили за Стырь Второй австро-венгерский корпус, одержав на этом направлении лишь тактический успех. Оказалось, что полная победа ждала русскую армию на луцком направлении.
– А чему тут удивляться? – отхлёбывал именуемый чаем, слабо заваренный кипяток Дубасов. – Здесь же мы с тобой воюем. Это гвардия в резерве прохлаждается, – вспомнил Рубанова.
– Зато без наград останутся. Уже некоторые итоги подбили, – выплеснул остатки чая в угол избы. – Согласно статистическим отчётам генштабистов, в Луцком сражении трофеи нашей армии составили пленными девятьсот с лишним офицеров, почти сорок четыре тысячи нижних чинов, шестьдесят шесть орудий…