Держава

23 июня располагавшийся у местечка Молодечно Павловский полк торжественно встретил прибывшее из Петрограда под командой полковника Гороховодатсковского пополнение.

– Человеческий материал совершенно сырой. Кроме строя, маршировки и отдания чести ничему не обученный, – поздоровавшись с Акимом, Ляховским и Платоном Благовым, сообщил он однополчанам. – Пал Палыч, доказывая свою невинность…

– Невиновность, – поправил его Рубанов.

– Какая разница… Сбил с мысли… Ага… Валит всё на не нюхавшее пороху тыловое начальство… И передаёт вам горячий фельдфебельский привет.

– Ну, я-то, положим, не знаком с вашим легендарным сверхсрочнослужащим, но лишний привет в хозяйстве не помешает, – пожал руку полковнику главный полковой связист. – Амвросий Дормидонтович, я вам, если помните, книги заказывал купить.

– Ох, уважаемый Платон Захарович, помню, что вы рождены для служения высшей гармонии… Оправдаюсь в стихотворной форме:

      Когда-то был я молод и не слаб.

      Любил я книги, выпивку и баб.

      Прошли года, я постарел и сник,

      Теперь, конечно, стало не до книг.

После не очень бурных аплодисментов и смеха, офицеры направились к небольшому кирпичному дому, где жили и столовались у местного купца.

Махлай с чего-то бурчащим Барашиным, тащили за ними громоздкие чемоданы.

– Дети мои, ежели предстоит нешуточная борьба с зелёным змием, я вам непременно окажу посильную помощь. Злой нынче на него – страсть, – вопросил в основном у приехавшего из Питера Гороховодатсковского отец Захарий, случайно столкнувшись с подозрительной компанией.

Офицеры, как один, устремили, по мысли святого отца: «алчущие взоры» на полковника.

– Непременно помогите, господин аббат, – ухмыльнулся тот, оглянувшись на нижних чинов с чемоданами в руках. – Твой отец, Аким Максимович, передал тебе презент, состоящий из пяти бутылок коньяка со слоном на этикетке. И я кое-что прикупил в винном магазине господина Смирнова.

– Ну да! Вам стало только ни до книг, – подытожил связист.

– Амвросий Дормидонтович, Христом Богом прошу, не называй меня аббатом, – насупился отец Захарий. – Я – православный священник, а не какой-то там католический ксендз.

– Принято! Тогда стану называть вас: адъютант Господа Бога.

Так и провоцируете нарушить одну из десяти библейских заповедей…

– Ту, что гласит, вернее, вопиет: не пожелай жены ближнего своего? – вступил в религиозную полемику Гороховодатсковский.

– Нет! Которая – не убий! – сурово глянув на полковника, уточнил отец Захарий, вызвав улыбки на лицах офицеров. – Это ты, сын мой, произнесённую тобой заповедь без конца повадился нарушать… Пришли, слава Богу. Вот ваше стойбище, неразумные чада мои.

– Питер, несмотря на войну, не меняется, – сидя за скромно накрытым столом, делился впечатлениями после вояжа Гороховодатсковский. – Так же шастают лоточники с накрытыми от пыли белой материей, лотками, во всю глотку вопя: «Пышки-и! Горячие пышки», – перепугал святого отца зычным басом, имитирующим голос торговцев пышками.

– Свят, свят, свят, – перекрестился священнослужитель. – Зело горласт ты, как выпьешь, сыне. Чего-то я не распробовал слоновьего напитка, – налил в чайную чашку коньяк.

– Ещё порция, святой отец, и вы в землемеры засобираетесь, – предупредил полкового капеллана Рубанов. – А я мороженщиков не люблю, – не чинясь, налил по стопкам коньяк. – Вот уж горластые черти, не к ночи будь помянуты…

– Друг мой, что за порочащие связи вы имели по ночам с мороженщиками? – весьма заинтересовался Гороховодатсковский.

– Преступные. Умысливал после их ночных воплей нарушить библейскую заповедь…

– Не пожелай питерского мороженщика? – заржал быстро опьяневший с дороги полковник.

– Её давеча отец Захарий озвучил. Как родители поживают, лучше расскажи. Наверное, и моего сына видел?

– Сын скучает по тебе. Минуточку. Где там вещмешок? – поднявшись, прошёл в угол комнаты, притащив к столу чемодан и, склонившись, раскрыл его. – Вот. Передал тебе собственноручный рисунок самолёта и открытку под названием «Зимний путь». Летнего пути не нашлось, видимо, – протянул Акиму лист с рисунком и открытку.

Чуть не со слезами на глазах прочтя на обратной стороне написанные корявым почерком Максимки строки о том, как он скучает и ждёт отца, Аким бережно убрал рисунок и открытку с нарядным ямщиком на санях, мчащихся по деревенской накатанной дороге с засыпанными снегом крышами домов по краям, во внутренний карман мундира.

– Отец, окромя коньяка передал четыре чарки в виде павловских гренадёрок, а маман – серебряный подстаканник с гравировкой «Война 1914 – 1915», – продемонстрировал вещицу, – а так же десять круглых металлических коробок монпансье с изображением унтер-офицеров лейб-гвардии Павловского полка.

– Берите по одной, господа, а остальные унтерам и фельдфебелям подарю.

– Но это ещё не всё, – покопался в чемодане, выудив оттуда три серебряных портсигара с царскими вензелями на крышках. – Твой папа' велел преподнести сии вещицы лучшим друзьям.

– Вот и берите по портсигару. Отец Захарий не курит, ему лишнюю порцию коньяка в гренадёрскую чарку нальём.