Держава (том первый)

«Будто на глазомерных съёмках, которые младший курс едет проводить», — хмыкнул полковник, устраиваясь в центре офицерского сообщества и делая приличествующее обстановке и должности выражение лица. Но от мысли, что юнкера распределены по вагонам и скоро отправятся в Красносельский лагерь, рот предательски расплывался в улыбке.

Малюшин между тем, поколдовав у аппарата, накрылся с головой пустым вещмешком.

«И этот тряпку свою забыл, — расплылся ещё шире и скосился на офицеров. Все были солидны и серьёзны, как и подобает начсоставу ПВУ. — Один я как ротный дурачок получусь… Следует сосредоточиться…Юнкера–то, наверное, из вагонов повылазили, — стал настраивать себя на рабочую обстановку. — И эти тоже хороши, — хмурился он, — батальонный командир пёхом чешет, а младший комсостав на извозчиках изволит до станции катить».

От улыбки не осталось и следа. На фото он получился, как и положено ужасу юнкеров, суровым и грозным, словно десять нарядов не в очередь.

Не успел после съёмок смочить пересохшее горло в пристанционном буфете, как обнаружил своих подопечных, позирующих перед фотографом.

Достал часы на цепочке и глянул: «Времени ещё достаточно… И почему русские так любят сниматься на память? — философствовал полковник, разглядывая юнкеров в белых рубахах и белых летних фуражках, суетящихся перед аппаратом. — Без меня не разберутся», — пошёл руководить съёмками.

— Господа.., вам, вам говорю, второй взвод… Половина сюда садитесь, а остальные группируйтесь за ними. Подсумки поправьте… Рубанов, вас касается… Сюда, возле фонаря вставайте, а вы двое, на поваленное дерево садитесь, — распоряжался командир батальона. — А вы не дети уже, язык товарищам показывать, — сделал замечание выглядывающему из окна вагона юнкеру Антонову.

Так и сохранился этот миг в необъятной вечности: улыбающийся Аким обнимает за плечи Дроздовского и Дубасова, Зерендорф для важности скрестил руки на груди, Олег Пантюхов, заслонившись от неяркого солнца ладонью, смотрит вдаль, а Сашка Колчинский, сложив руки рупором, чего–то кричит из окна вагона.

Остановись мгновенье, ты прекрасно…

И с каждым годом становится всё краше и краше… До слёз в глазах…

Выгрузившись на перроне Красносельского вокзала, юнкера построились, на этот раз без шума и гвалта — сказывалась усталость, и верховодивший сегодня Кареев, повёл роты к месту дислокации.

Про парадный шаг он, расслабившись на природе, забыл, но расстегнуть верхнюю пуговицу мундира себе не позволил, ибо строй для «павлона», в каком бы чине не был — дело святое.

А день стоял расчудесный, и солнышко щедро одаривало приезжих нежными весенними лучами.

— Батальо–он, стой! — скомандовал он, когда вышли из Красного Села. — Господа юнкера, дабы приблизительно представляли план местности, если в самоволку убежите, — хохотнул полковник и довольно шмыгнул носом, вспомнив что–то своё, юнкерское.

«Уж не заболел ли я часом, весь день не в своей терелке… Даже Кусков коситься начал…»

— Гм–гм, — прочистил горло и уже строго произнёс: — Мы движемся с севера на юг. С левой стороны на несколько вёрст тянется Большой лагерь, а справа — наш, Авангардный. Видите бараки вон в той берёзовой роще, — показал рукой направление. — Здесь квартируют полки армейских пехотных дивизий. Дальше, в палатках, лагерь стрелковой бригады и за ним, скоро увидите, отделённый грунтовой дорогой — лагерь военных училищ. Батальо–о–н, шаго–ом арш! — Для разнообразия и чтоб навык не теряли, дал команду печатать шаг, затем, через некоторое время, насладившись топотом, вновь остановил юнкеров. — Господа! Зарубите на носу! Сейчас мы маршировали по так называемой «офицерской дороге». Слева находятся бараки господ офицеров. А вон там, где берёзки, клёны и тополя — моя избушка и дача Его превосходительства начальника училища. Сразу отмечаю — на эту сторону дороги — ни ногой! Чтоб вещмешки нарядами не наполнились: «опять меня понесло… а всё природа расслабляет…»

«Уютные дачки», — подумал Аким, разглядывая потонувшие в зарослях кустов отцветшей уже сирени, жёлтой акации и жимолости небольшие аккуратные деревянные домики, за которыми блестела водная гладь.

— Это Дудергофское озеро, — ответил на его мысленный вопрос Кареев. — По вечерам разрешаю вам купаться в отведённом, разумеется, месте. Капитан Кусков, принимайте командование, — направился в свою дачу.

Капитан, приложив ладонь к фуражке, повёл юнкеров в другую сторону от дороги, вверх, по крутому склону оврага. Сам он поднимался по деревянной лестнице с гладкими, отполированными перилами.

Не заметив, Аким провалился в яму. Чертыхаясь, вылез оттуда и обтёр винтовку, потом штаны.

«Ещё и окопов нарыли», — критически оглядел пересекавшие овраг траншеи.

— Во всех побываете, — подбодрил его с лестницы голос всевидящего капитана.

Поднявшись наверх, увидели ряды длинных бараков, архитектурой напоминающие гигантский молоток, где ручкой служила длинная казарма, а в торце, поперёк неё, стоял домик о четырёх окнах со входом посередине.

Туда и повёл юнкеров капитан, попутно просвещая молодёжь, как давеча Кареев.