Держава (том первый)

«Старший сын, придёт время, заменит отца и подхватит знамя защиты Отечества из его ослабших рук. Россия бессмертна, пока Рубановы оберегают её», — не стыдясь уже своих слёз, думал генерал.

После присяги и торжественного обеда, юнкеров на целые сутки отпустили по домам — кто жил в Петербурге. Иногородним дали увольнительные до вечера.

Аким получил первую в своей жизни увольнительную, и, взяв в каптёрке парадку, чтоб ушить, в повседневной форме отправился домой.

— Ой, похудел–то как, бедный, — всплеснула руками Ирина Аркадьевна, — а где твои прекрасные локоны? — с ужасом глядела на стриженую голову.

— Зато, мам, по канату могу залезть хоть на крышу дома.

— Слава Тебе, Господи! Научился, — с иронией глянула на сына. — Я всю жизнь об этом мечтала.

— Ладно язвить–то, — обнял Акима отец. — Зато мышцы крепкие стали. Смир–р–но! — вдруг рявкнул он, отметив для себя, что сын сразу вытянулся во фрунт. — На пользу пошла наука, — протянул ему 48 рублей. — Сгодятся в хозяйстве. Скоро и Глеб подойдёт. Форма, однако, сидит на тебе безобразно. Совсем не пригнана. Но ничего. К утру с иголочки одет будешь, — велел не мадемуазель, а мадам Камилле срочно звонить знакомому портному.

— А вот и фотографии, — развеселил отца и расстроил мать Рубанов–средний. — Так что на отлично учиться не обещаю.

Вволю наевшись, под руководством Антипа, разбирал и собирал винтовку, которую, по приказу генерала, денщик держал дома — вдруг опять воры полезут.

Максим Акимович не мог нарадоваться на сына.

Зато Ирина Аркадьевна была в шоке, глядя на то, как надежда и опора становится солдафоном.

«Ладно, Глеб. На него я давно махнула рукой, но Аким…»

После принятия присяги, на должности отделенных и взводных командиров, капитан Кусков выдвинул своих юнкеров.

Фельдфебелем роты стал, получивший третью лычку, Гороховодатсковский.

Начальник училища, приказом, утвердил его выбор.

Тощий Гришка Зерендорф получил две унтер–офицерские лычки и должность командира взвода, а Витька Дубасов, неожиданно для себя, стал командиром отделения и младшим унтер–офицером.

— Ученье и труд всё перетрут, — снисходительно похлопал он по плечу Акима. — Эх–ма! Оказывается, нет ничего лучше армейской службы.

Теперь на железной каретке дубасовской койки висела не какая–то там красная табличка, а солидная, позолоченная, с крупными красными буквами, извещавшими простых смертных юнкеров, что здесь спит младший унтер–офицер Дубасов.

Просыпаясь, он дышал на неё, и полировал рукавом.

После присяги, кроме маршировки и физподготовки, начались лекции, и исчез «ЦУК».

День пролетал как миг.

Взводу легче не стало, что руководили свои юнкера. Дубасов по утрам строго проводил осмотр мундиров, сапог и внешнего вида, придравшись однажды, по поводу оторванной пуговицы, даже к Акиму.

— Дружба–дружбой, а служба–службой, — оправдался потом перед ним.

С огромным упоением он дежурил по роте, и докладывал капитану:

— Ваше благородие, в 3-ей роте юнкеров 103, в лазарете 5, налицо 98. Всё обстоит благополучно.

Капитан шёл вдоль строя, останавливался по центру роты и здоровался с подразделением:

— Здравия желаю, господа юнкера! — и добродушно слушал чёткий ответ.

Затем сам проводил внешний осмотр.

— Дубасов, — подзывал командира отделения.

Тот срывался с правого фланга взвода, подбегал к ротному и вытягивался.

— Хоть вы и дежурный по роте, но за отделением тоже смотреть следует. Обратите внимание на юнкера Дроздовского. Забыл, наверное, когда сапоги в последний раз чистил. Дневальство вне очереди, господин юнкер.

Полы, после принятия присяги, драить не заставляли.

— А у Рубанова крючок оторван! На следующую субботу без отпуска. Следите за другом.

Дойдя до левого фланга, с удовольствием окинул взором юнкеров, стараясь как можно строже глядеть из–под пенсне, и миролюбиво произнёс:

— Взводный Зерендорф, ведите роту на завтрак.

Ошеломлённый своим значением, Зерендорф командовал:

— Р–тора–а! — с шиком растянул последнее «а». — На пр–р–аво! Шаго–о–м арш! — выстрелил последнее слово, и с наслаждением наблюдал, как чуть качнулись стриженые головы, и рота чётко повернулась на право.

Звучно стуча ногами, стали выходить из помещения.

По быстрому поев и попив чаю с французской булкой, к восьми часам спешили на лекции.

В отличие от гимназии слушали внимательно.

Перед обедом, когда уже уставали сидеть, приходил полковник Дурново и писал на доске формулы. Юнкера переписывали их в тетради, по возможности, стараясь понять и запомнить.

В столовой, у накрытых столов, хором пели молитву и обедали. В конце обеда появлялся начальник училища, здоровался с батальоном, и довольный, выслушивал дружный ответ:

— Здравия желаем, ваше превосходительство.

После обеда и небольшого отдыха, сквозь дрёму, слушали об устройстве орудия: затворах, трубах, муфтах, винтах и прорыве газов.

В половине второго возвращались в казарму, снимали маленькие сапоги и одевали высокие.

— Быстрее, быстрее, хватит спать, — подгонял Дубасов юнкеров, наблюдая, как они напяливают бескозырки, опоясываются ремнями с жёлтыми подсумками и бегут разбирать винтовки.