Держава (том третий)

— Я думаю, реформы предка моего, императора Петра Первого убили русскую душу. Как это не прискорбно говорить, но так оно и есть… Мне ближе его сын — Алексей, любивший старую Русь с её церквами, колокольным звоном, теремами и всем старинным укладом жизни, — разволновавшись, закурил, предложив портсигар с папиросами гостям. — Царевич выступал против преобразований отца. Их отношения с каждым годом обострялись, что неминуемо привело бы к трагической развязке. Алексей понимал это, и со своей невенчанной женой Ефросиньей бежал за границу. Пётр поручил хитрому и беспринципному дипломату Петру Андреевичу Толстому… Иуде Толстому, как называли его современники… Представляю, каково Льву Николаевичу читать подобные отзывы о своём предке, — вставил приятную для души ремарку Николай и продолжил, — …вернуть блудного сына в Россию. И тот хитростью, посулами и обманом, что свойственно многим Толстым, вернул его в Петербург. Бедного Алексея заточили в Петропавловскую крепость, где он в 1718 году скончался… Точнее — был убит. И по указанию Петра, похоронен в недостроенном Петропавловском соборе. Вскоре родилась легенда о том, что Пётр приказал установить над могилой сына гигантский шпиль, напоминающий языческий осиновый кол, вонзённый в сердце преступника — дабы крамола не распространялась по Руси, — порадовался, что заинтересовал царедворцев. — На этом история не кончается, — закурил новую папиросу. — Первая жена самодержца и мать Алексея — Евдокия Лопухина прокляла Толстых до двадцать второго колена, и первым почувствовал силу проклятья сам Пётр Андреевич Толстой. В 1727 году, после смерти монарха, его арестовали и сослали в Соловецкий монастырь, где он был заключён в каменную келью,

вырубленную в монастырской стене. Там через два года и скончался. Толстые, как бы ни выставляли себя образованными людьми, весьма суеверны и поголовно носят на груди образки с изображением покровителя рода Толстых святого Спиридония. Он и является им в «лучезарном видении» перед смертью. Проклятие периодически о себе напоминает. В роду Толстых время от времени появляется либо слабоумный, либо аморальный тип, как небезызвестный Фёдор Толстой. Картёжник и шулер, — улыбнулся Николай. — Когда Грибоедов изобразил его в комедии «Горе от ума», Фёдор Толстой собственноручно, против грибоедовской строки «и крепко на руку нечист» пометил: «В картишки на руку нечист», — и приписал: «Для верности портрета сия поправка необходима, чтобы не подумали, будто ворую табакерки со стола». Вот такой вот циник, — развёл руками государь. — Карточные игры, по преданию, изобрели во Франции для забавы слабоумного короля Карла Шестого, прозванного Безумным. В Уложении Алексея Михайловича от 1649 года, предписывалось с игроками поступать: «Как писано о татях… То есть бить кнутом и рубить им руки и пальцы». — Ежели бы в наши дни исполнялся этот указ, ни одного сановника с пальцами не осталось бы, — рассмеялся государь. — Кроме меня, конечно, ибо предпочитаю домино и бильярд. Говорят, что радением дипломатического корпуса в Россию занесена карточная игра в покер… Не освоили ещё, господа? — с улыбкой обратился к растерявшимся сановникам. — А теперь вернёмся к нашим баранам… Максим Акимович… Да сидите, сидите. Как вы относитесь к генерал–адьютанту Виктору Викторовичу Сахарову?

— Поведения чинного, ваше величество, казёнкой не балуется и насчёт женского пола весьма благопристоен, — не понял ещё, что разговор принял серьёзный государственный характер.

— Ну, прям — отчётливый сугубец. Принято решение уволить его с должности военного министра… И сообщить это известие поручается вам.

Но всё это были форменные пустяки, в сравнение с тем, что 1-го июля Рубановы встретили самого младшего своего отпрыска.

Слезам, поцелуям и объятьям не видно было конца.

Забытая всеми Натали, держа на поводке Ильму, одиноко стояла у подножки вагона. Столкнувшись взглядом с Акимом, вспомнила, что он прочёл ей когда–то давным–давно: «Невидимой нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства… Нить может растянуться или спутаться… Но никогда не порвётся…»

Доктор категорически не рекомендовал неделю, а то и две, покидать больному госпиталь. И даже Максим Акимович не сумел его переубедить.

Присутствующая здесь же Ольга старалась не замечать бывшую свою подругу и неудачливую соперницу — свадьба–то через неделю будет у неё, а не у Натали.

Аким старался о Натали не думать, убрав с глаз долой все реликвии: коралловые бусины и фотографические карточки, где снят был вместе с ней.

Мадам Камилла, проставляя фамилии с лежащего перед ней списка, писала пригласительные билеты, роль которых выполняли открытки с видами Петергофского фазанника.