Держава (том третий)

«Офицеры меня ещё не предавали… Этот первый, — размышлял о трагических событиях в Севастополе государь, читая записку Трепова. — И ведь его дядя, Владимир Петрович Шмидт, верный служака и неплохой человек, достигший всего, о чём может мечтать моряк. С 1898 года полный адмирал с тремя орлами на погонах и кавалер всех российских орденов. Теперь — сенатор. Но не сумел воспитать племянника… Другого–то правильно воспитал. Как пишет Трепов, сводный брат предателя, тоже лейтенант Шмидт, превосходно зарекомендовал себя в Порт—Артуре, заслужив орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Бог спас его при гибели «Петропавловска», но вскоре был ранен в штыковом бою на сухопутном фронте. Прекрасно воспитанный офицер, — оторвал взгляд от записки, убрав её в стол. — А всё оттого, что народ теряет веру в Бога. Вот от этого и идут беспорядки. Сейчас простые крестьяне более монархисты, чем отцы церкви. Подозреваю, что большинство членов Синода, в глубине своей души — либералы и тоже недовольны царской властью, забывая, что я не только император, но и Помазанник Божий… Особенно старается об этом забыть Санкт—Петербургский Антоний. Заклевал Московского митрополита Владимира за «Слово», которое произвело в Москве сильное впечатление. Либеральное духовенство подняло просто птичий гвалт, особенно профессора Духовной академии, обвиняя архипастыря в черносотенной агитации. А чем она плоха? Следует поддержать монархическое движение, — задумавшись, вновь достал из ящичка стола записку Трепова. — Вот. Синод вынес порицание московскому митрополиту. Как жаль, что Победоносцев постарел и не стал оказывать на Синод прежнего влияния. Иерархи церкви, какие бы взгляды не исповедовали, считают недопустимым вмешательство светской власти в церковные дела. Я для них — светская власть. Моё намерение сменить митрополита Санкт—Петербургского Антония, на епископа Житомирского, тоже Антония, но Храповицкого, образованного молодого проповедника монархических взглядов, вызвало глухое недовольство членов Синода. И сам Антоний Храповицкий заявил мне, что устранение законного иерарха светской властью является делом антиканоническим, и что по этой причине он не станет занимать столичной митрополии. Священники понимают служение России по–разному. Один, в столице, повёл народ на штурм самодержавия, другой, в Маньчжурии, повёл солдат на врага, защищая Россию… Главное желание членов Синода — созыв Поместного Собора Русской Церкви и восстановление Патриаршества. Как всегда «прогрессивная общественность» стала вести разговоры не только о конституции и парламенте, но и использовала чисто церковное желание, полагая, что Патриаршество послужит ограничению царской власти. Либералы даже не думают, что возрождение Патриаршества является и моим желанием. В этом вопросе я абсолютно разошёлся взглядами с Победоносцевым, считавшим, что Патриаршество вредно, а следует все усилия направить на укрепление православного самодержавия. На весенней сессии Синода высшие иерархи решили ходатайствовать о созыве первого за двести с лишним лет Поместного Собора и избрать Патриарха. Помню, сказал им, что сам много думаю об этом и пришёл к заключению, что время назрело: «И даже есть человек, которого хочу предложить вам для избрания…» «Кто же он?» — заинтересовались епископы и особенно Антоний Вадковский, примеряющий мантию на себя, — мысленно усмехнулся Николай: «Человек этот — я! — поразил церковных иерархов. — Оставляю престол сыну, а сам, по соглашению с императрицей, принимаю монашество и священный сан, учреждая регентство из государыни и брата моего, Михаила. По вашему желанию могу остаться до совершеннолетия Алексея регентом. Прецедент имеется… Отец первого царя Михаила Фёдоровича Романова — был патриарх Филарет. Официально два лица — отец и сын, считались великими государями Российскими, и государственные бумаги скреплялись подписями их обоих… Угоден ли я вам? Помню, поражённые столь неожиданным предложением члены Синода, переглядываясь, промолчали… А я, поклонившись, ушёл, понимая, что их мнение ещё не созрело… А давить на иерархов не имеет смысла, так как в этом случае не было бы свободной воли и желания самой Церкви. Остаётся только ждать, — поднявшись, стал в задумчивости ходить по кабинету, поправив носком сапога, задравшийся угол ковра. — Победоносцев потом сообщил, что Антоний Храповицкий воскликнул: «Нам надо было бы в ноги ему! А мы промолчали…» Время придёт — надумают… Но с марта и по настоящее время архиереи, словно напуганные, что стану Патриархом, молчат, обсуждая всё, что угодно, только не это предложение. И что совершенно неприемлемо, Синод демонстративно не поддерживает государство в борьбе с крамолой. Осуждая насилие, он не делает различия между революционерами и их противниками. Мои сторонники жалуются, что у них нет поддержки церкви. Лишь один Иоанн Кронштадский поддерживает державников. Представители патриотического движения пишут в Синод: давайте же что–то делать, необходимо поддержать монархию, защищать древние устои… Но иерархи заняли нейтральную позицию и не хотят её менять, несмотря на то, что революционеры выступают даже против церкви… Ошибочен тезис — любить всех. И Бога и дьявола. И своих врагов и врагов Церкви, — подошёл к шкафу и, поводив рукой у корешков книг с золотым тиснением, вытащил из плотного ряда одну. — Ещё в четвёртом веке святой преподобный Нил Синайский объяснил, что есть ложная любовь, которая даётся от беса, от сатаны, — раскрыл книгу, — и она отличается от любви истинной, спасительной, которая даётся от Бога. Видно иерархи подзабыли тезисы Нила Синайского, — поставил книгу на место, и в раздумье стал ходить по кабинету. — А ведь он объяснил разницу между двумя видами любви: погибельной и спасительной, от Бога и от дьявола. Оказывается, у божественной любви всегда есть оборотная сторона — это праведный гнев: «Ненавидь врагов Христа. Бей врагов Отечества, Люби врагов своих…»