Держава (том второй)

— Зато дамы очень поддерживают дочку камергера Карповича, — вставил веское своё слово Гороховодатсковский. — Девичья фамилия госпожи Пистолькорс.

— А чего её поддерживать? — стал спорить Аким. — К тому же и имя мне не нравится…

— Муж этой дамочки — гвардейский офицер и адъютант великого князя Владимира Александровича, а она его бросила, — не мог успокоиться Зерендорф. — Так что император справедливо лишил своего дядю всех должностей, а ведь он гвардейским корпусом командовал, чинов и званий…

— Ну да. В прошлом году высочайше пожаловали чин генерал–лейтенанта, а теперь лишили чина, звания генерал–адьютанта и запретили въезд в Россию, — согласился с товарищем Рубанов.

— Не бросай гвардейских офицеров даже из–за великих князей, — задумчиво произнёс Зерендорф.

— Так за что пить станем? Давайте за гауптвахту, приют раздумий тяжких, — опорожнил бокал Гороховодатсковский.

— Господа! Прочёл в газете, что на московском скаковом ипподроме была разыграна барьерная офицерская скачка на две версты. В этой скачке на «Артемиде» князя Вадбольского ездоком был поручик Сумского полка. Пройдя около четверти версты «Артемида» упала, придавив седока. Поручик скончался… Выпьем за погибшего поручика, господа.

Офицеры встали, и молча выпили до дна.

— Ничего, — когда сели, произнёс Зерендорф. — Скоро «перелом», как гвардейцы называют переход ко второму этапу сборов — три–четыре недели будут проводиться манёвры. Вот уж повеселимся…

И до манёвров, и после, Рубанов старательно избегал встреч с Ольгой.

— Аким, ты чего не посещаешь одну, известную тебе дачу? — интересовался Зерендорф. — Дамы приглашают тебя…

— Служба! — весомо и коротко отвечал он, вальяжно развалясь в кресле с книгой в руках.

Да и на самом деле начал уделять службе больше времени, нежели остальные субалтерны.

Полковник Ряснянский в корне переменил мнение о молодом подпоручике, и ставил его в пример другим офицерам, даже Гороховодатсковскому, от которого по утрам частенько попахивало чем угодно, но только не чаем.

Офицерская молодёжь стала подозрительно коситься на Рубанова, особенно Зерендорф.

— Вот когда юнкером был, так себя вести следовало, — бурчал он. — Подводишь всё Павловское училище и бросаешь трезвую тень на меня, твоего старшего портупей–юнкера.

— Дубасову привет, — отвечал в таких случаях Аким.

Закончился летний Красносельский лагерь, наступила осень, и Натали вдруг перестала отвечать на письма. Но съездить в Москву Аким не имел возможности.

Служба!

В октябре отец пригласил его в цирк Чинезелли.

— Сегодня молодые юнкера приняли присягу, и согласно давней традиции Школы, что закончил и я, в цирке ежегодно, перед началом представления происходит неофициальная церемония чествования кавалерийских юнкеров. И их «земного бога». Маму я тоже уговорил посетить цирк и забронировал для всех нас ложу.

— Маман согласилась посетить не театр, а цирк? — ошарашено воскликнул Аким. — Ну что ж, тогда и я с вами…

Вечером подъезд цирка сверкал огнями, не уступая Зимнему дворцу.

И подъезжающих экипажей было не меньше.

Аким подкатил на извозчике, и, проталкиваясь сквозь офицерскую массу кавалеристов, ловил на себе ироничные улыбки — чего это пехтура здесь делает.

Отыскав ложу, расцеловался с матушкой, хотя виделся с ней утром, ибо ночевал дома, и солидно пожал руку отцу, бесконечно раскланивающемуся с заполняющими соседние ложи генералами.

В цирке витал запах духов от пришедших с офицерами дам, но его перебивал приятный для военного человека лёгкий запах юфти.

Аким глянул в партер.

Первые два ряда занимали субалтерн–офицеры с дамами, старшие офицеры разместились в ложах, а третий ряд цвёл красными бескозырками юнкеров.

— Время! — глянул на часы Рубанов–старший, и в эту минуту раздалась певучая, а не резкая, как в пехоте, команда:

— Юнкера-а! Встать… Смирно-о…

Разговоры стихли.

Третий юнкерский ряд дружно поднялся и замер. Следом поднялись два первых ряда, старшие офицеры и генералы в ложах.

Поднялись и их дамы, с улыбками разглядывая друг дружку, офицеров и юнкеров.

Генерал Рубанов тоже замер, серьёзно глядя на раскрытую дверь входа, откуда, по традиции, должен появиться вахмистр Школы, который почитался у юнкеров выше начальника училища и звался «земной бог».

А все генералы начинали с юнкеров.

Оркестр грянул «Марш Школы», вызвав у офицеров и генералов суровые мужские слёзы… И тут в дверях появилась стройная, подтянутая фигура «земного бога».

Генералы, словно мальчишки–юнкера, вытянулись во фрунт, с почтением и восторгом глядя на вахмистра Школы.

«Вот она, сила традиций», — подумала Ирина Аркадьевна, с удивлением видя слёзы на глазах супруга.

Марш смолк.

В тишине замершего зала слышались лишь шаги «земного бога», направившегося к центру арены, и замершего там, подняв ладонь к бескозырке.

Он стоял в центре, и сам в эту минуту был центром мироздания для всех присутствующих кавалеристов.

По щекам офицеров и генералов текли слёзы восторга: у одних — от встречи с юностью, у других — от встречи с «земным богом».

Аким замер, пристально вглядываясь в того, кто сегодня стал центром вселенной…