Держава (том второй)

— Пустяки, дослужусь ещё до генерала от инфантерии.

— А меня зато сам Александр Третий жучил за расстегнутый крючок, — с завистью глянул на Троцкого Драгомиров. — А теперь что? Половину ловчих со стрельцами на губу пересажать следует, а никому и дела нет, — в раздражении бросил на стол карты. — Во времена Александра Первого и Николая Первого дисциплина соблюдалась жёстко. Римского—Корсакова исключили из гвардии за то, что позволил за ужином расстегнуть мундир. На представлении об увольнении помета: «Высочайше поведено мундира Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит. 20 февраля 1821 г.» Так вот было. Потому: дисциплина.

— Самого Лермонтова великий князь Михаил Павлович отправил под арест прямо с бала в Царском Селе, за неформенное шитьё на воротнике и обшлагах вицмундира. Лермонтова-а! — с завистью вздохнул Рубанов. — А я вот ничем таким не прославлен, — загрустил он.

— Как? А булаву нынче кто уронил? — захмыкал Драгомиров и его поддержал Троцкий. — То–то батюшку–царя развеселил… Эй, братец, — остановил пробегающего мимо лакея, — чем народ изволит заниматься?

— Так это, вашвысокопревосходительство. Танцы пока закончились и все гужом двинулись на концерт в Эрмитажный театр.

— Ну, коли так, принеси–ка нам ещё бутылочку… Да прям с подо льда бери.

— Глянул я, сплошной бомонд пришёл, а не нормальные генералы, как мы, — вздохнул Троцкий, ожидая лакея.

— Да-а, кого только на бал не приглашают. Фабрикантов с жёнами даже, — постучал булавой по столу Рубанов, завидя спешащего к ним лакея. — Ты где это, братец, запропал? Будто в девятивёрстный поход ходил, — развеселил Драгомирова.

Отсмеявшись и выпив шампанского, тот продолжил тему:

— Раньше появление так называемых, нестатусных лиц, вызывало огромное негодование высшего света. Помню, в 1884 году, на Большом балу появилась дочь парижского Ротшильда — Ефруссия… Высший свет был в шоке. Кусок рябчика в горло не лез, — хохотнул он, — хотя все знали о контактах Александра Третьего и российского министра финансов с Ротшильдом. Но для русской аристократии он оставался не более как «одесским купцом», — вновь загоготал генерал, стуча ладонями по столу.

«Уроженец Конотопа, хоть и генерал от инфантерии», — добродушно глянул на Михаила Ивановича Рубанов:

— Таинственная сила петербургских салонов, — отхлебнув из бокала, промолвил он. — Даже сам Александр Третий не мог осилить мнение света. Через четыре года после Ротшильда, лорд Черчилль лично просил императора выдать ему с супругой приглашение на бал, но, ярый апологет традиций Александр Третий распорядился допустить их лишь на хоры одной из зал, дабы те могли хотя бы посмотреть на шествие…

— Вот она, волшебная сила высшего света, — от души пригубил из бокала Троцкий. — Братец, — увидел он лакея, нёсшего ещё одну бутылку, — ты, видимо, был отчётливым унтером…

Друзья–генералы согласно покивали головами.

— … Чем там общество занимается? — докончил он мысль.

— Так это… Спектаклю в Павильонном зале глазеют…

— Ну, тогда ещё посидим, — обрадовался Рубанов. — Что же ты, господин унтер–лакей, бездействуешь? — подставил ему свой бокал.

— Как ужинать, это, гужом пойдут.., ты, мил–человек, нам просигналь, — велел служивому Драгомиров.

— Ваши сияси, — вскоре доложил тоже изрядно принявший на «унтерскую» грудь лакей. — Опосля спектакля, сплясав «Русского», гости строем направились ужинать… Столы накрыты в Испанском, Итальянском и Фламандском залах Эрмитажа.

— Молодец! — похвалил героического лакея Драгомиров, поднимаясь из–за карточного стола. — Пора вливаться в сливки общества, — допил из бокала.

— Почему сливки, а не шампанское, — развеселил генералов Рубанов.

После ужина, когда вновь начались танцы, они тихо, по–английски, как учил лорд Черчилль, затерялись в многочисленных залах дворца, с азартом принявшись за карты.

Рубанову катастрофически не везло — проиграл даже булаву.

Через несколько дней давали так называемый Концертный бал.

От гвардии ангажировали 65 офицеров.

— Господа, — собрал в портретном зале подпоручиков Ряснянский. — Вы весьма понравились своим поведением моей знакомой гофмейстерине… Кроме младшего унтер–офицера Рубанова, — подкрутил усы полковник, глядя при этом на Буданова.

— Почему унтер–то, да ещё и младший? — возопил «разжалованный».

— Нарушая все приличия, опережая иногда даже великих князей, вы нагло кружились в танце то с княгиней Зинаидой Юсуповой, — вновь подкрутил усы, — то с самой Елизаветой Фёдоровной, старшей сестрой императрицы.

— Великая княгиня Эллочка, — выставив ногу вперёд, произнёс Рубанов, — сама посылала ко мне офицера, с просьбой пригласить её на танец, — с удовольствием глядел в выпученные полковничьи глаза, с трудом скрывая улыбку.

Не выдержав, закатился смехом. Его радостно поддержали подпоручики. Через секунду рассмеялся и полковник.

— Не–ет, … На Концертный бал вы, сударь, не пойдёте, — вытер он глаза платком. — Чего же больше не гогочете, мистер Рубанов? Я вместо вас пострадаю… Да шучу… Ни в жизнь не променяю знаменитую гренадёрку на шапочку ловчего.