Держава (том второй)

— Не в том, о чём ты подумал… Нет, я и в этом смысле твёрдый, — заулыбался Шотман. — Кстати, по паспорту я сейчас Горский. А то ты всё: «Шотман», да «Шотман». Пока забудь об этой фамилии, да и себе какую–нибудь красивую возьми… Эдельштейм там, или Ахиезер… А то что это за фамилия — Северьянов… Даже брат Ленина, Дмитрий Ульянов, приехал на съезд под фамилией — Герц… Ну ладно, шутки в сторону. Ещё были «искровцы меньшинства» — мартовцы. Вот они–то «мягкие». Мартов—Цедербаум, Макадзюб.., улавливаешь, какие фамилии музыкальные… Троцкий—Бронштейн, Мандельберг, Дейч, Крохмаль, Зборовский… Семь делегатов, в общем. Бунд против нас. «Южный рабочий» и сторонники «Рабочего дела». А ещё так называемое «болото». Четыре делегата — и вашим и нашим… По основным вопросам мы их пересилили. Владимир Ильич был подлинным руководителем съезда. Самое важное, что мы сделали — это приняли программу партии. Ленин настоял, чтоб были чётко сформулированы основные положения о диктатуре пролетариата. Перегрызлись с бундовцами, «болотом» и «экономистами», пока обсуждали аграрную часть программы. Они тыкали нам в уши гнилыми своими утверждениями, о нереволюционности крестьянства, прикрывая боязнь поднимать сельских тружеников на революцию.

«Я бы тоже побоялся наших рубановских поднимать, — подумал Северьянов. — Одно дело коровку спереть, совсем другое — революция… Пожгут всё с дури и самим жрать нечего станет…

— … Утвердили программу–максимум и программу–минимум, — продолжал рассказ о съезде Шотман—Горский. — Теперь знай, что наша конечная цель — построение социалистического общества, а условие осуществления этой великой цели — социалистическая революция и диктатура пролетариата. Ближайшие задачи: свержение царского самодержавия, установление демократической республики и право наций на самоопределение.

«Да это же разрушение России», — выпил стакан водки Северьянов.

— При выборах центральных учреждений партии мы одержали решительную победу, получив большинство мест… И уже по окончании съезда стали называть себя большевиками. А наших противников, соответственно — меньшевиками.

«А почему не большусиками и меньшусиками?» — подумал оппортунистически настроенный Северьянов.

— Ты за кого? — патетически воскликнул, воткнув товарищу в грудь указательный палец Шотман.

— Ну, за большусиков, тьфу, за большевиков, конечно, — растерялся Василий.

— Хвалю! — поднявшись со стула, расцеловал друга Александр.

Не дремали со своими щетинщиками и кожевенниками Бобинчик—Рабинович с Ицхаком и Хаимом.

Заграничный комитет Бунда направил их в Гомель, как специалистов в деле раздувания еврейских погромов.

Гомельский комитет с распростёртыми объятьями встретил своих братьев, продемонстрировав за городом меткую стрельбу членов еврейской самообороны.

— Молодцы! Отомстим гоям за Кишинёв, — сутулый Ицхак благодушно окинул взглядом вооружённых револьверами и кинжалами соплеменников. — Предлагаю купить свистки, и в случае нападения русских громил, во всю мочь свистеть, созывая собратьев на помощь, — внёс он разумное, на взгляд толпившейся вокруг него молодёжи, предложение. — И держите себя с гоями высокомерно и вызывающе. Кто они такие? И кто мы! Даже их интеллигенция достойна презрения, коли до сих пор терпит деспотию самодержавия. Как сказал наш писатель: «Братья… перестаньте плакать и молить о пощаде. Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука». Где бы вы ни были, всегда повторяйте про себя последние строки: «Пусть вам поможет ваша собственная рука»… После канонизации православного святого, на Западе считают, что русский человек одумался… Полагают, что русский народ верующий, любит Бога и чтит Его заповедь: «Не убий!». Пусть знают, что это не так. Русский мужик по–прежнему — бандит и погромщик. И скоро они это увидят…

«А в кассы Бунда вновь потекут денежки, — облизнулся Бобинчик—Рабинович, — от которых что–то перепадёт и нам».

«Может, подбросят ещё какие–нибудь профсоюзы курировать, пескоструйщиков там или волочильщиков…», — размечтался простяга-Хаим.

Троица не стала внедрять новшества, а пошла по проверенному кишинёвскому пути: при случае — лупили крестьян, оскорбляли культурную часть русского общества, активно восстанавливая их против себя.

И назревавший нарыв провокаций вскрылся, как и следовало ожидать, от пустячного повода.

На базаре вздорная торгашка, как и положено, немножко обвесила тупого, на её взгляд, крестьянина. Всё как всегда. Но тупой крестьянин, подсчитав в уме убыток аж в три копейки, обругал честную женщину нехорошим словом.

Та, представив на месте тупого крестьянина, своего, ещё более тупого и ленивого мужа, редко домогающегося несравненной её красоты, набрав полный рот слюны и злости, излила всё это на тупое крестьянское лицо.

Тот, приплюсовав в уме к «излияниям» три копейки, слегка так, примерно на пятиалтынный, треснул тётку в ухо. Хотел ещё, хотя бы на гривенник, размазать селёдку по её торгашеской харе, но тут же почувствовал, что посторонний кулак хрястнул по его благородному носу, превратив его из картошки в свёклу, на целую полтину.