Держава (том второй)

— Нет, батюшка, как отвели от него змия проклятого, с тех пор лишь молоко пьёт, — перекрестилась пожилая женщина, — вновь припав к руке отца Иоанна. — У меня просьба к вам.

— Говори, — усаживаясь в карету и ещё раз благословив собравшихся людей, произнёс протоиерей.

— Соседка просила. Молоко у меня покупает. Молодая барынька, а муж ейный приболел. В гимназии учительствует.

— На заклание меня приглашаешь? — сурово глянул на побледневшую женщину. — Поехали, Илья. На Выборгскую сторону нам.

Карета плавно тронулась и пара вороных покатила её по набережной.

Остановились у трёхэтажного дома.

Священника встретила худая женщина в накинутом на плечи пуховом платке и, поцеловав руку, повела в квартиру.

— Паралич разбил мужа, — всхлипнула она. — Сколько дён лежит, не встаёт.

Отец Иоанн сел на поставленный рядом с кроватью табурет и взяв безвольную руку больного, долго смотрел ему в глаза.

— Давно с тобой беда случилась? — тихо спросил измождённого мужчину.

— Аккурат седьмого сентября, на день мученика Созонта, святого Иоанна, — комкая на груди платок, начала объяснять женщина.

— Пусть сам объяснит, — тихим голосом произнёс священник. — Коли в день святого Иоанна произошло — вылечу.

— Да он говорит невнятно, не разберёте, батюшка.

— Разберу, — возразил Отец Иоанн. — Ну, слушаю, — властно произнёс он, обращаясь к больному.

— Уп–пал. В глаз–зах темно стало, — заикаясь, забормотал мужчина. — Дохтор порошков дал, и лежать велели.

— Громче. Громче говори.

— Слабость замучила.., — громче произнёс больной.

— Плохо слышу. Сядь и ещё раз скажи.

— Не могу. Сил не осталось.

— А ну сядь, — громовым голосом воскликнул отец Иоанн, и к удивлению жены и двух прибывших с ним женщин, больной, кряхтя и отталкиваясь рукой от матраца сел, свесив с постели жёлтые ноги в несвежих кальсонах.

— На день Созонта стукнуло, — уже внятно произнёс он.

— Созонт — луков день по народному поверью, — весело произнёс священник. — Ну–ка, женщина, очисть и принеси нам луковицу, — велел отец Иоанн. — А ты вставай, — поднялся с табурета и протянул в сторону мужчины руку. — Вставай сказал… И к столу иди.

— Не дойти мне, упаду, — испуганно отказывался парализованный.

— Дойдёшь с помощью Бога… Там и луковицу с хлебом съешь и водой запьёшь, — обхватив больного за плечи, поднял его с постели и, немного придерживая за руку, повёл к столу. — Ну вот, а говорил — не дойдёшь, — взяв у жалостно охающей супруги луковицу, протянул мужчине. — Ешь, а порошки, что доктор прописал, выбрось. Кто ест лук, того Бог избавит от мук. Повтори за мной. Лук да баня всё поправят, — обратился к жене. — Помоете ноне его, и пусть лук каждый день ест, — направился к дверям, с улыбкой отметив, что растерявшаяся и удивлённая женщина, глядя на уплетающего лук с хлебом супруга, даже забыла поблагодарить его. — Ну что ж, теперь к твоему знакомцу, — усаживаясь в карету, произнёс целитель, заметив, как побледнела молочница.

«На всё Его Святая воля», — перекрестился священник.

— Что–то, Ефимия, ты лицом стала, словно молоко, — произнесла вторая женщина. — Приболела что ли?

— Тпр–р–у-у, — натянул вожжи кучер. — Ефимия велела у магазина Башкирова остановить, — доложил он отцу Иоанну.

— Вот туточки, — трясущейся рукой указала на двухэтажный красного кирпича дом Ефимия. — А я неподалёку живу, — перекрестилась она.

На крыльцо выбежала молодая барынька и зачастила:

— Сюда, сюда, ваша милость. Здесь больной… Не желаете ли чаю с пирогами? — когда вошли в тёмную, с занавешенными окнами комнату, предложила хозяйка.

Никакой печали в её глазах отец Иоанн не заметил. Лишь напряжение и страх.

— Где больной? — холодно спросил целитель.

— Вот в эту комнату пройдите, — засуетилась барынька. — Прошу, — распахнула дверь в ещё более тёмное помещение.

Ефимия, предчувствуя недоброе, прижала ладони ко рту, стараясь удержать то ли крик, то ли просьбу к отцу Иоанну не ходить туда.

Другая женщина, что–то почувствовав, хотела пройти вслед за священником, но чьи–то руки захлопнули дверь и закрыли на задвижку.

Тут же из комнаты послышались крики, что–то громко упало на пол.

«Графин», — подумала женщина и обернулась, чтоб спросить у хозяйки, что там происходит, но той в комнате уже не было.

Лишь Ефимия, широко раскрыв глаза и замерев, в ужасе глядела на закрытую дверь.

— Илья-я, — побежала к выходу женщина. — Илья, скорее сюда, батюшку убивают…

Крепкий детина–кучер, стуча сапогами, прибежал с улицы и в минуту высадил мощным плечом дверь, заметив в темноте три метнувшиеся к другому выходу тени и лежащего на полу батюшку.

Молча подхватив истекающего кровью священника, понёс его в карету.

За ними, плача и крестясь, поспешили женщины.

— В больницу надоть, — обратился к чуть не теряющей сознание Ефимии кучер. — Ты тут рядом живёшь, показывай, где ближайшая лечебница.

Карета помчалась в указанном направлении, а Ефимия, прижавшись губами к холодной руке пастыря, плакала и просила прощения: