Державю. Россия в очерках и кинорецензиях

Чекиста, обвиненного в измене, и есаула, который знает, что крышка, но ему на это плюнуть и растереть.

Потому что кони, потому что солнце, наган, клавесин, гул опасной реки, дымы вечерних хуторов, горы и саквояж с блестящими побрякушками. Даже грабеж эшелона с мешочниками был снят с упоением.

Этот сочащийся с экрана пассионарный кайф ловили все, но объяснить не могли (да в те годы и не пытались). А ключик на поверхности.

Фильм снят дембелем флота, только что вышедшим на волю.

Михалков не выслужил полного срока (что бы там ни пели подобострастные биографы) — но и года в тихоокеанской казарме хватило ему, почти тридцатилетнему дяде, чтоб на выходе объять мир, захохотать, заурчать плотски и шапку в синее небо подбросить.

И потому был в фильме Бог — тот самый, которым Михалков так полюбил клясться в последующие сорок лет.

В травинке, закушенной блаженствующим комэском.

В солнце, бьющем в объектив оператора Лебешева.

В кудахчущих посреди гоп-стопа гусях.

В высшем христианском принципе социальной справедливости, как бы это ни резало слух народившимся позже адептам самодержавной старины и классового эгоизма.

«Пойми, это надо одному! Одному, а не всем!!» — орал их устами один. «Ты — жадный», — отвечал с укором другой, бил по ушам и тащил на закорках к своим.

В те давние-давние годы кричащих паровозов и неумелых оркестров у переметнувшихся дворян еще была вера, что из круто заваренной каши может выйти путное.

Позже — кончилась, но тогда — была.

P. S. «Дело надо делать», — говорил, играя пистолетом, есаул и режиссер грузину-насильнику.

А ведь это, кто помнит, слова Чехова.

1934. Шоу-биз

Хам дураля

«Веселые ребята», 1934. Реж. Григорий Александров

Картина глупа с самого начала и до самого конца.

(Николай Эрдман, автор сценария)

«Веселым ребятам» уже 85, и все эти годы им шьют политику. Вначале говорили, что фильм антисоветчина, американщина и буржуазная пропаганда. Теперь — что он советская агитка и мажорная симуляция. Меж тем фильм — водевиль про то, как пастух и прислуга начудили в санатории, мюзик-холле и Большом театре, в ходе чего бык выпил водки, поросенок выпил водки и домработница Анюта выпила водки, а после животные сплясали на столе, а домработница на сцене Большого. Несоразмерность претензий настолько очевидна, что все они как будто относятся к другой картине. Один Эрдман говорил, что фильм — несусветная пошлятина, и это уже был наезд по существу — но Эрдмана быстро «закрыли», и голос его затерялся лет на 20.

Теперь знатоки на полном академическом серьезе пишут, что начавшиеся в конце 20-х репрессии повредили репутации СССР и ее следовало срочно спасать посредством духоподъемных комедий. Во-первых, никакой репутации у страны, только что отменившей Бога, собственность, имущий класс и церковный брак, не было и в помине. Рузвельт еще в 42-м рассказывал Сталину, как видел в сельской школе карту, из которой СССР вырезали ножницами: это была не та страна, которой следовало забивать голову американским детям. Во-вторых, русские репрессии нисколько не выделялись на фоне зверств в Польше, Румынии, Турции, Италии, Германии и Китае: там сажали коммунистов и случайно подвернувшихся — и у нас сажали коммунистов и случайно подвернувшихся. О правах человека мир тогда и не слыхивал — как, если быть честными, и о русских репрессиях. В-третьих, спасти пошатнувшееся реноме державы одной музкомедией — такая же утопия, как полет матери чернокожего младенца из пушки на луну.

Остается только еретически предположить, что Сталин заказал джаз-комедию из простейшего желания повеселить свой народ. Конечно, эта версия сильно оскорбит знатоков, считающих, что Сталин любил свой народ только с укропом и подсолнечным маслом, — но по всему выходит, что не только. Иногда и на него находило благодушие.

Любимые искусствоведами параллели советской культуры с нацистской тоже весьма поверхностны. Да, и там, и тут был культ здорового, физически совершенного тела, снятого снизу для рельефности. И там, и тут любили блондинок за мнимую чистоту души и столь же мнимую повышенную фертильность (способность к деторождению). И там, и тут почитали античные колоннады, портики и гипсовые символы плодородия — и там, и тут приветствовали массовые шоу, где индивидуальность терялась в коллективных устремлениях и живых картинах.

Это если только выбросить за скобки Голливуд.

В самой демократичной из демократических стран тоже любили колоннады, физическое совершенство, блондинок и массовые шоу. Выборность начальства не мешала Америке запускать сотни герлс на ступенчатую сцену и синхронизировать их одномоментный подъем голой ноги. Перемена вкусов объяснялась не способом управления, а всемирными тектоническими сдвигами социальной структуры.