Держи меня крепче

— Ты бы ещё час около телефона круги понаворачивал! — возмутилась в прекратившую мучить её длительными гудками трубку Соня на резонное «алло».

— Ещё час? Тогда звони через час, — отозвался шёпотом приятный, даже в своём оправданном утреннем недовольстве мужской баритон по ту сторону «провода», однако не спешивший сбрасывать.

Девушка набрала в грудь воздуха до отказа, выдохнула, сосчитав до пяти, вместо положенных десяти (а то ведь этот и скинет, зараза), и продолжила уже более спокойным тоном, пропитанным сладким ядом, сочившимся сквозь каждый звук.

— Дорогой, — медленно проговорила она. — Где ты? Я тебя со вчерашнего вечера не видела.

Уже десять утра. «Надо бы и меру знать в гулянках. А не пропадать в неизвестном направлении в неизвестной компании,» — думала Соня.

— Я дома, — быстро отозвался парень.

— Ты что, спать ушёл сразу, как отключили энергию? — тут же недоверчиво произнесла девушка, забыв, что она спокойна как удав.

— Не… А какая разница? Даже если и так? Я не должен был? Может отметиться нужно было, с… — в штыки воспринял её выпад баритон, в конце своей речи все же прервав обращение срывающимся шёпотом, так и оставив девушку в неведении то ли он хотел назвать её солнцем, то ли стервой.

Любой из этих «комплиментов», как положительный, так и отрицательный, мог прозвучать с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, так что ответила она не сразу, обдумывая, как и почему он не договорил. Учитывая вспыльчивость её молодого человека, а также их постоянную грызню не из-за чего, просто в меру мега-термоядерных характеров обоих, это было в порядке вещей.

— Договаривай, — с угрозой в голосе выдохнула Саннетт.

— У тебя дел других нет? — неожиданно громко проорала трубка.

— Не надо тему менять!

— Слушай, если ты не занята, это ещё не значит, что и я тоже.

— И чем ты занят в выходной день с утра? — ехидно продолжила атаку Соня. — Охренчик, хорош мне по ушам ездить!

Да, у её молодого человека есть имя и даже прозвище, но она предпочитает величать его по фамилии, считая её безумно смешной, иррациональной и выделяющей из толпы, также считая, что он дико обижается на неё за эту невинную шалость, а выводить его из себя её любимое занятие, хлебом не корми — дай гадость сказать в его адрес.

— Это кто ездит? Ты, считай, на своём бронепоезде мне уже все мой вестибулярно-слуховой орган отдавила, — блеснул знаниями в области анатомии парень, не зря он просиживает пары и штаны в медицинском университете.

— Жаль, что не мозги. Ой, стало тебя ещё больше жаль — в твоей безмозглой консервной банке вместо башки даже ветер не гуляет.

— Я бы тебе сказал, что и где у тебя гуляет, — злобно выдавил баритон, особенно выделив местоимение.

— У меня всё в норме, понял? Всё отлично! Супер!

— И какого @Нецензурная речь@ чёрта тогда ты сцены устраиваешь? — не выдержав напора, перешёл на мат Охренчик.

— Да дебил ты потому что!

— А ты идиотка!

— Придурок деревенский! — на счёт деревенского — ложь, он вырос в городе, но, так или иначе, звучит обидно.

— Тебе с утра пораньше докопаться что ли не до кого?

— А ты на что?

— Значит, я тебе только ради этого нужен?

— Да ты мне вообще не нужен!

— Ты меня бросаешь? — ухватился Охренчик за неожиданный намёк.

— Ну, если хочешь, можешь рассказать дружкам, что это ты меня бросил, — смилостивилась над ним Сонечка.

— Окей. Значит всё. Мы разрываем… Подожди секунду, — парень прервал свою быструю речь, расставляющую точки над «i», чтобы произнести кому-то в сторону «сейчас, брат, пару секунд, договорю». — Короче, мы разрываем наши отношения. Точка. Ты больше не моя девушка, я больше не твой парень. Расходимся мирно, без эксцессов. Друзья?

Всё это было произнесено быстро, без запинок, с придыханием и дикой верой, что всё это реально, а не сон. Соня опешила от его тона и лёгкости, с которой он произнёс ненавистные теперь ей слова. Она ведь надеялась всего лишь его припугнуть, поставить ультиматум, нагрубить, опустить ниже плинтуса, вытереть ноги об его изничтоженное ею самолюбие, а дальше бесконечно наслаждаться эффектом. Но этот хренчик, как любила она его называть, всегда был крепким орешком, с которым справиться сложно и практически невозможно приручить, да что уж там, без «практически».

И ссоры… Они всё время ссорились, каждый божий день. Ссорятся, бурно мирятся, снова ссорятся, снова мирятся. И ей всегда казалось, что их обоих устраивает данный расклад, ведь жизнь без разлада, с одними лишь сюсюканьями, слюнями и постоянными признаниями в любви (да какая любовь? Она в это понятие и не верит вовсе) — это не для них, не для прогрессивных, вышедших на новый уровень сознания и поведения, вырвавшись из рамок укоренившихся устоев, людей. Но оказывается, ему это не нужно.