Держись, классный руководитель!

В хате стало грязно. Валяются вещи. Заставляю подбирать, сушить, вешать на вешалки. За столом невероятно шумно, сыпятся «остроты», которые раздражают своей пошловатой простотой и обилием. Скучно. Тесно. Грязно. «Группочки» в походе не только не исчезли, но явно откристаллизовались: Лобанов, Смирнов, Лисицын, Симонов, Салосин и Горбунов, Колосков, Логинов, Восков плюс девочки. Галахов один. Жалуется, что его преследуют неудачи, резонирует. В походе категорически неприятен. Вносит какую-то тягучую скуку. Много без удовольствия ест и ходит одичало на лыжах в темноте. Слоняется на горах, одолевая сложный «слалом». Тяжело.

Лобанов матерно ругался, и Наташа Кочерыгина пришла возмущенная, жаловалась. На требование извиниться и прекратить ругательства оправдывался:

— Я не на нее ругался, а просто. В лесу это было. Я в «атмосферу»…

Галахов был рядом и не остановил. Симонов оправдывает Лобанова:

— Мы все ругаемся. Мы слышим постоянно ругань. И от этого отвыкнуть чрезвычайно трудно. Да и зачем?

Моему возмущению нет конца. Ругань как случайность я допускаю, но такое циничное оправдание доводит до бешенства. Ругань — норма, явление неизбежное, которое должно сопровождать нашу жизнь.

Идет собрание. Я доказываю. Мне доказывают. Грубо. Без стеснения. У Лобанова много «защитников». И он восклицает в результате «прений»:

— Мы сюда приехали отдыхать, а не воспитываться!

И точка. Собрание окончено. В «кулуарах» продолжается «перепалка». Восков окончательно ссорится с Лобановым. Салосин переходит на сторону Воскова и других. Это возмущает Смирнова. Скандал. Грубости.

Так проходили дни…

Мы не совсем точно подсчитали наши материальные возможности, и сейчас я тщетно пытаюсь сводить концы с концами. Может быть, это ложная тревога, но в деньгах мы явно стеснены. Ребята находятся много на воздухе и вечно голодны, и никто не стесняется высказывать эти необходимости. А я очень волнуюсь и снова мысленно считаю и прикидываю, раскладываю, меняю, экономлю и т. д. Очень тяжело и тоскливо.

Если бы меня спросили, жалею ли я об этой зимней поездке, я, не задумываясь, сказала бы, что жалею. Очень. По-видимому, вопросами воспитания в 10-ом классе заниматься почти невозможно. Дело может ограничиться только простой задачей — заставить их стесняться в моем присутствии. Привычки, навыки уже созданы до меня, а с ломкой ничего у меня не получается.

15 февраля 1959 года

Вместо своих записей привожу текст заметки в газету Шуры Салосина (без правки).

«В конце ноября 1958 года наш класс решил жить и учиться по-коммунистически. Этому решению предшествовали большие споры, было много сомнений, сумеем ли мы претворить в жизнь наши решения. На классном собрании мы обсудили наши заповеди, наметили свои обязательства. На этом собрании весь класс был разбит на группы совместной подготовки уроков. С этого собрания ребята ушли с верой в свои силы, что они сумеют выполнить заповеди. И потекли дни…

Вскоре последовали и первые успехи, и первые неудачи. Некоторые ребята не хотели заниматься в группах. Правда, их было несколько человек, но все же радость первых успехов была омрачена. Лобанов заявил, что он не может готовить уроки вместе с ребятами. Смирнов, Титов и Дарьин находили всегда всяческие отговорки.

Остальные ребята успешно занимались в группах. Занимаясь, лучше узнавали друг друга. Класс сразу рванулся вперед. Весь декабрь прошел в упорной и трудной борьбе за выполнение заповедей.