То, что это действительно талант, я догадалась уже по тому, насколько меня захватила эта идея. Я теперь дни и ночи сидела над эскизами и кусками разнообразных тканей, кроме тех часов, которые проводила в обнимку с метлой и шваброй. Но перед глазами у меня все равно стояли мои будущие модели. А потом наступало, как мне казалось, главное время моей жизни: я переодевалась и ехала в оргкомитет конкурса, вроде как узнать, нет ли каких-нибудь новостей. На самом деле их еще не ожидалось, да и по телефону можно было справиться, – но мне стало необходимо посетить место, с которым теперь связывались все мои надежды. Я менялась уже в начале пути: жильцы дома могли заметить, что из подъезда выходит не просто Мальвина, направившаяся в булочную или в контору ДЭЗа, а Мальвина преображенная, счастливо задумавшаяся, Мальвина на пороге великих перемен своей судьбы. Бабульки, сидевшие на скамеечке, понимающе кивали головой: они думали, я отправилась на свидание.
И в самом деле, это было нечто похожее на влюбленность. Троллейбус, который меня вез, короткая дорога в московских дворах, наконец, маленький особнячок, где располагался оргкомитет, были тронуты какой-то особой внутренней подсветкой, делавшей их для меня таинственными, значительными, прекрасными. Я трепетала: во мне роилось столько причудливых представлений, что можно было всю Москву одеть по-новому, причудливо и интересно. К счастью, люди в особнячке не годились на роль объекта девичьей любви: меня встречали две серьезных пожилых дамы, принимавших мою коллекцию, да мужчина средних лет, маячивший сбоку за компьютером. Он улыбался мне, но был слишком взрослым, слишком особенным – недосягаемым для меня, как олимпийский бог для женщин и девушек Древней Греции. Впрочем, гречанок это чувство как раз могло подстегнуть. Но у меня-то был другой темперамент: робкая, мечтательная Мальвина средней климатический полосы. Русская Мальвина.
Когда наступила осень, я не пошла на курсы, потому что была целиком захвачена своими новыми планами. Все решалось в декабре, ибо конкурс приурочили к новогодним праздникам. В оргкомитете со мной говорили ободряющие, и я ждала, надеялась, трепетала… Поэтому меня нисколько не коробило то, что сейчас я дворник плюс уборщица. Ведь концы смыкаются, Золушка тоже была замарашкой и принцессой одновременно. Однако я пока не говорила подружкам, что готовлю собственную коллекцию одежды на конкурс, что в оргкомитете меня уже знают и даже обнадеживают первым местом… и хорошо, что не говорила!
Когда настало время, которого я так ждала, мне неожиданно объявили, что в моей коллекции нарушен стандарт, – я так и не поняла, какой именно. Во всяком случае, им стоило сказать мне об этом раньше, в период ожидания, не заполненного ничем, кроме изнурительных волнений и захватывающей дух надежды. «Ждите, Мальвиночка, ждите. Вы уже все сделали, остается только ждать». Ждите, ждите… И вот я дождалась – оказывается, нарушены стандарты, а до сих пор мне никто об этом слова не сказал! Говорят перед самым финалом, когда уже поздно что-либо менять…
Все-таки моя коллекция была показана и даже заняла на конкурсе первое место. Но – не под моим именем! Я прекрасно узнала свои собственные модели, лишь слегка переделанные, поверхностно и на скорую руку. Увидев это, я словно сошла с ума и никак не могла понять – что случилось? Почему мне, лично мне нельзя получить первое место, если моя коллекция все равно его получила? Чем я не подхожу – прокаженная, или что? Может быть, не престижно, что я работаю дворником?..
Мама обняла меня, трясущуюся как в лихорадке перед телевизором, где объявляли результаты конкурса, закутала, словно маленькую, в теплый плед и принялась объяснять: нет во мне ничего такого, что помешало бы получить первое место. Просто мне не хватает опыта, связей, влияния… возможно, и денег, потому как не исключено, что конкурсант, присвоивший мою работу, дал взятку. Или, может быть, он чей-то сын, зять, племянник, а я наивная девочка, не догадавшаяся вовремя зарегистрировать свои работы, защитить авторские права. Наверное, для этого есть специальные процедуры, о которых мы с мамой ничего не знали…
Мне было трудно справиться с тем, что произошло. Сперва я хотела обращаться в суд, и маме стоило большого труда меня удержать:
– У тебя же никаких документов, доченька… чем ты докажешь, что это действительно твоя коллекция?
– Но ведь есть же на свете справедливость! – рыдала я.