Держитесь, девушки!

Речь ей давалась с трудом, слова приходилось силой выталкивались из горла, но сознание оставалось ясным. Баба Тося продолжала быть самой собой, с прежними чувствами, волей, разумом. Она могла простить дочь и могла не простить. Ей надо было говорить правду, чтобы успеть покаяться перед тем, как эти старческие всевидящие глаза навсегда закроются.

– Я не из-за денег, мама. То есть не только из-за них. Меня обида взяла, прямо в глазах потемнело! Ты понимаешь меня… как женщина…

– Ленька с тобой крутить не стал? – не снижая голоса, спросила старуха.

– Сперва как будто хотел, – горячо шептала Тамара Федоровна. – Я уж подумала, что он согласен… И вдруг потом раздумал…

– А ты к Расулу, да выпустила его, – заключила бабка. – Обида на мужика глаза застлала, а Валька с Садиком тебя не касаются…

– Прости, мама! – зашлась слезами Тамара Федоровна.

– Не потому ревешь, что совесть замучила, – бесстрастно определила бабка. – О том, что Леня тебя не полюбил…

– И это тоже! Я сейчас жизни своей не рада! Прямо хоть руки на себя наложить…

Бабка горько усмехнулась:

– Ну, придет время, смерть сама явится…

– Прости, мама! Не надо было мне сейчас это говорить!

– А что до мужика… – Бабе Тосе пришлось подождать, когда у нее выровняется дыхание. – Не думай, Томка, что он тобой побрезговал…

– А почему тогда?.. – с напряженным вниманием спросила Тамара Федоровна.

– Не побрезговал, нет. Сама знаешь, ты еще в соку… А не закрутил с тобой потому, что он в Мальвинку влюблен, вот и постеснялся.

– В Мальви-инку?.. – Это сообщение потрясло Тамару Федоровну. – В нашу дворничиху? Да как же так… ведь она…

– Ну да, в дочки ему годится. Только сердцу-то не прикажешь, – вздохнула бабка.

– А она, Мальвинка, тоже ему взаимностью отвечает?

– Не всерьез… Ну, что-то там себе, может, думает… Она ведь не такая, как наша Валька, – соблюдает себя!

В это время в передней хлопнула дверь – пришла вышеупомянутая Валька.

– Простишь меня, мама? – всхлипнула Тамара Федоровна, торопясь закончить разговор до того, как дочь войдет в комнату.

– Бог простит. Деньгами Иудиными с дочкой поделись, ей ведь теперь негде взять. На что жить будет?

– Какими деньгами? – вытирая слезы, переспросила Тамара Федоровна.

– Теми, что у Расула взяла… А вот и Валька…

Валька боялась, что уже не застанет бабушку в живых: ее голубые глаза блестели налетом слезной влаги, закушенная губа подрагивала…

– Ну как, бабуленька?..

– Поди-ка сюда. А ты, Томка, выйди!

Когда Тамара Федоровна скрылась за дверью, бабка велела соединить ее по мобильному с Расулом.

– Зачем, бабуль? – жалким голосом спросила Валька. – Ведь все уже выяснилось, ничего другого не будет. Для чего тебе еще унижаться?

– Христом-Богом тебя прошу – набери!

Валька нажала кнопки и придерживала мобильный на подушке, возле бабушкиного уха. Вызванный номер вскоре ответил.

– Расул? – окликнула бабка своим грубоватым, как говорила одна соседка, «нетолерантным» голосом. – Я помирать собралась. Коли не хочешь, чтоб прокляла тебя на том свете, – тогда сам знаешь, что, – сказав это, она махнула внучке рукой – выключай, мол, эту свою штуку. И с чувством исполненного долга откинулась на подушки.

– Бабуленька, ты не помирай! – завопила испуганная Валька.

– Кабы не зря, а так что ж… помереть каждому придется, – медленно ответила бабка. – Не до ста лет небо коптить!

– До ста, – Валька встала на колени возле кровати и прижалась лбом к бабушкиной руке. – Живи до ста лет! И еще дольше! Всегда живи!

– Ишь ты – всегда… Сама вот пообещай, что пить бросишь. Молчишь… Ну хоть постарайся, а?

– Постараюсь… – стуча зубами, чтоб не расплакаться, пообещала Валька.

– Вот и ладно. А теперь иди, я устала. Да не бойся, так сразу не помру…

Бабка прикрыла глаза своими по-птичьи прозрачными веками, Валька поправила одеяло и на цыпочках вышла.

20

Когда я пришла домой, там была только Нюта – мамочка уже ушла на работу. Я стала рассказывать ей про Душепопечительский центр и про Евфросинию. Нюта слушала, кротко склонив к плечу свою белокурую головку: ни дать ни взять ангелочек.

– Правильно, Мальвина, – одобрила она, выслушав меня до конца. – Ты, конечно, крестись. Меня тоже крестили, когда я была маленькой. Теперь, когда умру, можно будет в церкви отпевать…

– Да что ты о смерти, Нюта! Ведь твоя бабушка за тобой не пришла, – значит, ты будешь долго жить. В этом центре тебе помогут…

– Мне никто уже не поможет.

– Что же ты, вообще туда не пойдешь?

– Пойду, – неожиданно согласилась Нюта. – Только не потому, что рассчитываю на помощь. Просто не хочу обременять вас с Верой Петровной. Вы и так уж со мной замучались. А в этом центре, может, устроят куда…

– Ну знаешь что!.. – возмущенно вскрикнула я.

– У меня ведь и документов никаких нет, в секте отобрали. Может, там помогут восстановить, в этом центре. А то ведь и не похоронят рядом с родными…

– Нюта, ты опять за свое!..

В общем, я прекратила с ней разговаривать и пошла на кухню, подогреть для нее бульон. Но пока он подогревался, Нюта от слабости задремала, так и не дождавшись обеда. Будить ее я не стала и раскрыла пока «Житие» преподобной Евдокии – Евфросинии.