Дерзкие рейды

— Так я ж… — она отгородилась растопыренными ладонями. — Ведь я ж его… Как самого младшенького!.. Братишка мой только чуть поменьше…

Слитный гул моторов оборвал ее.

Клинцов отстранил Хомченко.

— Сестренка! — комиссар легко подхватил оцепеневшую девушку, посадил в телегу. — Уезжай скорей!.. Да не пугайся!.. Мы возьмем их орудия.

Говоря это, он смотрел в маленькое, смуглое, неумытое личико и чувствовал, что у девочки нет сомнения в успехе его замысла.

И мгновенно подумалось: ведь и в глазах бойцов сейчас читается то же самое. Бойцы меньше волнуются, потому что доверяют командиру и комиссару.

— Захватим их орудия! — повторил Клинцов. — Уезжай!.. Торопись!..

Она почти механически сжала хворостинку, всунутую ей в ладошку.

— Я сейчас догадалась, — побелевшими, едва повинующимися губами проговорила она. — Подъезжала когда… В полоске-то, промеж елочек… затаился кто-то. Не иначе караульщики. Стреканули от вас.

Клинцов уже сердито воскликнул:

— Гони! Поживее!..

Девушка взмахнула хворостиной.

— Нно!.. Пошла-а!..

Лошадь рванула с места, но сразу же выбилась из сил. И девушка, небольно трогая ее хворостиной, ласково приговаривала:

— Ну миленькая! Ну, пожалуйста, поспеши! Она обернулась. А сзади все как вымерло. Пригорки кажутся безлюдными, шоссе — снова пустынным.

Но гул дизелей нарастал. Тягачи с орудийными расчетами на открытых длинных сиденьях осторожно поворачивали влево. Лязгали стальные коленчатые скрепы — тяжко выкатывались на магистраль крупнокалиберные орудия.

Грозный гул подгонял клячу. Жалобно всхрапнув, она припустила мелкой рысцой.

Лева неотрывно смотрел вслед удаляющейся повозке. Вот укутанную платком фигурку почти заслонило громадным бидоном: устала девушка, назад откинулась и прилегла. «Вот и все. Неужели — все, никогда больше не увижу ее? Нет, нет. Снова показалась, снова выпрямилась. Значит, еще полминутки можно смотреть на нее. А может, и целую минуту».

— Растаял наш хищный зверь Лев, — ухмыльнулся Хомченко.

— Он у нас будто Снегурочка, — Клинцов, как и всегда в критический момент, поддерживает любую шутку. Но, как и всегда, ничто не ускользает от его улыбчивых светло-карих глаз — он перебирается в соседний окопчик: там в спешке взяли непрочный упор для «дегтяря».

А тягачи все ближе и ближе. Скрежет и гул, казалось, заполнили всю округу.

В окоп спрыгнул лейтенант Алексаев.

— Артиллеристам в атаке не участвовать, — передал он приказание Шеврука. — Они поработают, когда захватим орудия!

…Прицельными очередями «дегтярей» и автоматов расчеты передних двух орудий были уничтожены полностью. Лишь несколько солдат из третьего расчета успели спрыгнуть в кювет. Отстреливаясь, стали отползать к елочкам-саженцам.

Последнюю точку в этом коротком бою поставил Хомченко. С отчаянной удалью вспрыгнул он на сиденье третьего тягача. Разрывом своей метко брошенной «эфки» сразил отстреливавшихся гитлеровцев.

И тотчас взялись за дело артиллеристы отряда. Навесным огнем из трех 105-миллиметровых орудий они размолотили гитлеровский пересыльный пункт в полукилометре от Велижа.

Расстреляв все снаряды, облили бензином тягачи, подожгли… Взорвали орудия.

…Недели две спустя, когда установили контакт с только что организовавшимся партизанским отрядом, стало известно: после разрыва первых снарядов офицеры гарнизона высыпали на площадь и всматривались в небо, затянутое пасмурной наволочью. Вахмистры и фельдфебели службы воздушного оповещения панически суетились у своих приборов: страшились нагоняя за то, что не засекли приближение советского бомбардировщика.

В первые минуты никто в гарнизоне Велижа не мог представить себе, что пересыльный пункт громят советские артиллеристы из немецких орудий.

4

Когда у шоссе внезапно вспыхнула пулеметная и автоматная стрельба, а затем загремели орудия, Ковеза уверенно сказал Нечаеву:

— Наши працюют. А мы послухаем…

— Громче стало! — воскликнул Нечаев. Ему в глубине оврага слышалось, как по стонущим лугам и перелескам стелется беспрерывный тяжкий, давящий гул.

— Зараз бьют залпами! — вставил Ковеза. — Сначала бахали поодиночке.

Грозный гул теперь разливался перекатами.

— Тридцатый залп! Тридцать первый!.. — считали Ковеза и Нечаев. Они подвели лошадей к мочажине в самой глуби. Не развьючили, а только освободили рты от стальных мундштуков. И лошади стали жадно пить, вздрагивая и тревожно всхрапывая.

Сорок четвертый залп оказался последним.

— А наш боевой комплект богаче, — с некоторым разочарованием сказал Ковеза. — Наш-то — шестьдесят снарядов!.. Или они, гады, неполный комплект везли?

Нечаев так и прыснул от смеха при этом упреке.

Они отвели напившихся кобыл от мочажины. Затем Ковеза лег на землю и принялся ползать, ловко извиваясь между беспокойно переступающими конскими ногами.

Нечаев изумленно смотрел на него. Но после того, как разведчик сбросил вниз, к мочажинам, несколько камней, Нечаев стал догадываться.

Ковеза вскочил так стремительно и легко, будто вспорхнул. И пояснил: