Дерзкие забавы

– Я уехал из города не потому, что Харлоу не рассказала мне о матери, Оливер. Ради всего святого, это было больно – из-за моей мамы. И потому, что я рассказал Харлоу все о своих проблемах, а накануне ночью мы вообще-то признались друг другу в вечной любви. Но если бы это была единственная причина, я бы не стал рубить сплеча.

– Ладно, тогда очевидно, что произошло еще что-то, а Харлоу просто такая же молчунья, как и ты.

Я тру глаза рукой.

– Я уехал из города потому, что мне надо было вернуться сюда. И еще. – Я замолкаю, глядя на него. – Я уехал потому, что был взбешен. Потому что Харлоу пыталась найти способ спасти мой бизнес и даже не посоветовалась со мной.

Оливер откидывается назад и трясет головой, давая понять, что ничего не понимает:

– Что?

Я рассказываю ему, как Харлоу договорилась с Сальваторе Марином, не предупредив меня. Как она обсуждала детали моей жизни, которая не имеет к ней отношения. Как она предложила мои лодки на несколько месяцев, даже не убедившись, что я это одобряю.

– Значит, она не сказала тебе, потому что не была уверена, что это сработает, верно? – спрашивает Оливер, и тон у него очень вежливый и любознательный, как будто он и правда просто хочет узнать, но я чувствую, что за этим тоном прячется нечто совсем другое. – Она не хотела делиться с тобой этим до того, как это стало реально и возможно?

– Да, – произношу я осторожно. – Наверное, так она бы и сказала.

– То есть точно так же, как ты не хотел рассказывать нам о том, что происходит, и об этом телешоу, пока это не стало реальной возможностью?

Я понимаю, куда он клонит, но что-то все-таки не сходится.

– Оливер, все очень запуталось. Да, мне надо было рассказать тебе обо всем, потому что ты мой друг. Но Харлоу… Она обязана была рассказать мне обо всем, потому что это касается моей долбаной жизни, так что это совсем не то же самое.

Он смотрит на воду и, кажется, обдумывает сказанное мной в долгом молчании.

– Да, это я понимаю.

Мне нечего больше сказать.

– Пойдем возьмем чертово пиво. И я обрисую тебе все детали относительно шоу.

Он кивает, встает и идет за мной по причалу к моему грузовику.

– Ты счастлив здесь без нее? – спрашивает он. – Как тебе возвращаться в пустой дом каждый день после работы?

Невесело усмехаясь, я говорю:

– Не особо.

– Ты, наверное, считаешь ее просто сволочью, раз она пыталась разрушить твой бизнес. Вот дрянь.

– Господи, Оллс, не пыталась она ничего разрушить! – инстинктивно бросаюсь я на ее защиту. – Она, наоборот, пыталась найти способ для нас.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь и встречаю широкую самодовольную ухмылку Оливера. И говорю со стоном:

– Иди ты к черту, Осси![5]

Глава 15

Харлоу

Я ПРОСЫПАЮСЬ ВО ВТОРНИК и тут же понимаю, что у меня начались месячные, от чего, конечно, испытываю огромное облегчение… И, конечно, снова впадаю в бешенство, вспомнив, что Финн просто прыгнул в свой грузовик и уехал на север, оставив всю эту неразбериху.

Больше всего я ценила в Финне умение воспринимать все в жизни через призму того, как это влияет на его работу, друзей и семью. Только вот, видимо, это не распространяется на девушку, на которой он был женат двенадцать часов, которую любил один день и которую потенциально обрюхатил.

Но оглядываясь назад, я понимаю, почему именно это я так в нем ценила, потому что я и сама выросла на этом. Всегда заботиться обо всем самой. Не оставлять недоделанные дела. Убирать свой беспорядок. А еще, как говорил мой папа несчетное количество раз: «Беспокоиться – не значит подготовиться».

Поэтому на рассвете я еду в дом родителей, чтобы все проверить, подключиться или, как сказал бы папа, свести всех с ума своей заботой.

Папа уже встал, он ест хлопья и смотрит в окно, замерев в своей типичной позе зомби до утреннего кофе, поэтому я взлетаю наверх и забираюсь в постель к маме. Я не хочу погрязнуть в своей внутренней драме настолько, чтобы забыть о том, через что ей приходится сейчас проходить, и о том, что она по-прежнему мама, которой каждый день нужны мои объятия.

Она еще пока не потеряла волосы, но я их уже оплакиваю. Я унаследовала свою оливковую кожу от отца, но вот каштановые волосы у меня мамины, а ее рука лежит на подушке, такая же длинная и полная, как и в моем детстве. Волосы стали маминым отличительным знаком на пике ее карьеры. Однажды она даже рекламировала шампунь, после чего мы с Беллами бесконечно изводили ее шуточками про блеск и густоту волос.

– Доброе утро, Тюльпанчик, – бормочет мама сонно.

– Доброе утро, Пантин.

Она хихикает и утыкается лицом в подушку:

– Вы никогда не позволите мне забыть об этом!

– Никогда.

– Но рекламщики оплатили…

– Камеру, которой папа снял «Клетку», – подхватываю я, – что привело его на «Юниверсал» с «Уиллоу Раш», за который он и получил «Оскара». Я знаю. Я просто издеваюсь.