Дерзкие забавы

Он бросает взгляд на отца, потом на Леви и только потом снова смотрит на меня. Клянусь, когда наши глаза встречаются, сердце у меня колотится с такой силой, что я с трудом удерживаюсь от соблазна посмотреть вниз, чтобы увидеть, как трепещет от его ударов моя блузка. Он выглядит так, словно ему больно, и мне хочется спросить: «Это из-за меня? Или ты по-настоящему поранился, когда чинил свою лодку?»

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он. Затем он осторожно кладет деталь на перила лестницы и тщетно пытается вытереть руки грязной промасленной тряпкой.

– Я работаю с Сэлом. У меня выдался свободный вечер, и поскольку ты уехал, не попрощавшись со мной, я решила, что мне стоит тебя проведать.

Он закрывает глаза, вытирая лицо тыльной стороной ладони, а его отец тихонько присвистывает и произносит:

– Об этом ты мне не рассказывал, Финн.

Финн косится на отца:

– Папа, перестань.

Мистер Робертс-старший наклоняется, целует меня в висок и бормочет:

– Пригляди за ним, солнышко.

Руки у меня трясутся, пульс бешено скачет, пока Финн идет к узкой лесенке, ведущей на причал. Развернувшись, он спускается и медленно приближается ко мне, как будто опасаясь, что я либо исчезну, либо пну его.

В своих тяжелых сапогах он кажется еще более мощным, мышцы его напряжены от многочасовой работы:

– Не ожидал увидеть тебя здесь.

– Могу себе представить, – говорю я. – Я тоже не ожидала, что ты уедешь так… внезапно.

– Ну не так уж внезапно. Ты же знала, что я должен вот-вот уехать.

Я морщусь, смотрю по сторонам, а он приближается ко мне еще на шаг, а потом останавливается.

Мне так хочется броситься к нему, взять его лицо в ладони и поцеловать! Я так скучаю по нему, и даже несмотря на злость за то, что он уехал таким образом, все равно люблю его. И мне очень плохо из-за того, что я его предала и сама обо всем договорилась с Сальваторе.

– Я слышала про шоу.

Он кивает, стаскивает с головы кепку и чешет затылок:

– Ага.

– И ты не против? – спрашиваю я. Потому что да, я все еще злюсь, и да, мне все еще хочется врезать ему так, чтобы его голос стал на пару октав выше, но, мать твою, я люблю его и хочу, чтобы у него все было хорошо.

Пожав плечами, он бормочет:

– Я все понимаю. Остальные этого очень хотели. И это разумно. Он смотрит на лодку, а затем переводит взгляд на меня: – У нас тут сегодня были журналисты.

– Это, наверное, было очень дико.

На его губах появляется невольная усмешка:

– О да.

Чайки кричат вдалеке, и этот момент кажется мне удивительно знакомым, как будто это уже было, хотя я точно знаю, что не было. Мне так спокойно рядом с ним. Мне нравится видеть его таким: около его шхуны, такого грязного и, вероятно, голодного… Мне даже больно становится от того, как сильно я хочу заботиться о нем.

– Финн? – начинаю я, и он поднимает на меня глаза, отрывая взгляд от своих рук, которые тщетно пытается оттереть от масла.

– Да?

– Я приехала сюда потому, что мне действительно было очень плохо, когда ты вот так уехал из города. Я думаю, что мне нужно было сказать тебе об этом – сглотнув, я продолжаю: – Но главное, что я хотела тебе сказать, это… я действительно очень неправильно поступила. Его брови слегка приподнимаются, но он ничего не говорит. – Я не должна была обращаться к Сэлу, не поговорив сначала с тобой. И не должна была предлагать твои лодки кому бы то ни было. Это было неправильно, и я прошу у тебя прощения.

Медленно кивнув, он произносит:

– Ладно, хорошо.

Я закрываю глаза, чувствуя острую боль в груди. Он такой закрытый. Он так явно дает мне понять, что все кончено.

– Я просто хочу, чтобы ты знал: я сделала это не потому, что думала, что тебе нужна помощь. Я сделала это потому, что в моей семье поступают именно так, когда кого-то любят. И это не была попытка спасти тебя – это была попытка спасти нас.

Он с усилием сглатывает, глаза его на мгновение задерживаются на моих губах:

– Вот как?

Я киваю:

– Да.

Я надеялась, что он скажет хоть что-нибудь еще. Надеялась, что получу от него что-то еще, кроме ничего не значащих слов. А он стоит, словно кирпичная стена в конце тупика, и всем своим видом показывает, что никаких эмоций я от него не дождусь.

Пока мы молча стоим вот так, он оглядывает меня с ног до головы, и под этим взглядом я вдруг остро осознаю, как, должно быть, выгляжу в его глазах: кремовые джинсы, темно-синий свитер, красный шарф. Наверное, я похожа на картинку из глянцевого буклета, рекламирующего однодневную прогулку на яхте. И я понимаю, что не ошиблась, когда его губы складываются в насмешливую ухмылку и он говорит:

– Ты выглядишь здесь так неуместно, Рыжик.

В животе у меня вспыхивает огонь, и я набираю побольше воздуха в грудь, так больно мне становится от его тона, от его ста восьмидесяти сантиметров и от его способности отключать эмоции, словно щелкнув выключателем. Что со мной не так? Он стал слишком значимым для меня человеком – с большой буквы Ч. И я не знаю, что теперь с этим делать.