Дерзкий рейд

— Отряд одеть надобно, — пояснил Колотубин и, направившись за прилавок, стал пальцем указывать на добротные пальто на меху и романовские полушубки, варежки и шапки. — Вот это… это… и это.

Больше всех нагрузился Костя Ерофеев, он брал все, что попадалось ему на глаза, и поспешно складывал в наволочку из-под матраца. Когда вернулись на баррикаду, Костя ловко вытряхнул из него содержимое на притоптанный снег:

— Одевайся, братва!

Пальто, шапки, варежки, перчатки тут же расхватали, и у костра осталось лишь несколько странных меховых изделий.

— А энти что не берете? — спросил Костя.

— У нас тут девок нету, — сказал кто-то.

— При чем тут девки? — недоумевал готовый вот-вот взорваться Костя. — С таким трудом достал и по́том изошел, покуда тащил. А им девки все на уме! — Он взял одну валявшуюся вещицу и развернул ее. — Чудные какие шапки буржуазия носит! Мода!

— Ну да, шапки! — возразил стоявший рядом хмурый дружинник. — То бабья одежка.

И под общий хохот дружинник приложил меховой лифчик к широкой груди слесаря Ерофеева.

— Смотри!

Лицо Кости сразу стало багровым. Он выхватил злополучный меховой лифчик из рук дружинника и швырнул в пламя костра. Бросить другие в огонь ему не дали. И над баррикадой еще долго раздавался веселый гомон.

Всю ночь дружинники не смыкали глаз, ждали нападения солдат, которые изредка постреливали. По очереди покидали баррикаду и грелись у костров.

Вот тогда-то и состоялся памятный разговор двадцатилетнего Степана Колотубина с дядей Васей, который навсегда запомнился волочильщику.

— Давно я к тебе присматриваюсь, Степан, — сказал дядя Вася, хлебая из чашки подогретый суп. — У тебя есть деловая хватка, и рабочие тебя уважают за справедливость и сноровку такую смекалистую.

— Жизнь всему научила, — отмахнулся Степан, усаживаясь возле костра. — Однако мороз шпарит, как кипятком…

Дядя Вася отставил чашку и внимательно посмотрел на Колотубина, потом сказал:

— Вот, победим, свою власть установим, рабочую. Заводы конфискуем, они станут нашими.

— Ясно дело, будет все наше, — поддержал Степан, — народное то есть…

— На заводах своих директоров поставим. Вот, например, на Гужоновский завод лично я буду рекомендовать тебя, товарищ Колотубин.

Степан от неожиданности оторопел. Лицо и шея полыхнули жаром. Он недоуменно уставился на командира дружины, который спокойно прикуривал от горящей щепки.

— Меня?! Директором завода?! — Колотубин вскочил, обошел костер и снова сел на корточки. — Шутки шутите, дядя Вася…

— Нет, Степан, я вполне серьезно.

— И директором завода?

— Именно директором.

— Почему же меня? Что я, лучше других, что ли? — Колотубин подбросил в костер обрезок доски. — Вона сколько хороших людей в дружине! А я что, я как и все…

Командир сел рядом, положил свою ладонь на плечо Степана и тихо произнес:

— Ты можешь за собой вести людей. И главное, умеешь широко, так сказать, масштабно мыслить. А без масштаба в наше время нельзя. Масштаб — это сила!

Степан рывком отстранился. Нет, он не ожидал, что его, рабочего, будут связывать с каким-то Масштабом, оскорбляя революционное достоинство.

— Погоди, дядя Вася! А кто такой этот самый Масштаб?! Почему ты меня с каким-то гадом-буржуем сравниваешь?

— Да ты что? Сдурел, что ли? — Командир недоуменно смотрел на Колотубина, не понимая, на что тот обиделся.

— Как что? То самое… Всяких их тут много. Ну, Гужона знаю, на него уже пять лет вкалываю, ну, Гоппера видел, бывал там, в Замоскворечье, тоже паук хороший… Ну о Бромлее слыхал… А кто такой этот Масштаб? Тоже, видать, ихней кровососной компании!

— А-а, вот ты о чем! — Командир, поняв причину обиды, вдруг громко рассмеялся. — Чудак человек!

— Какой уж есть, не переделаешь. — Степан насупился. — Прошу покорнейше, дядя Вася, как хотите, но только не смешивайте меня с ихней мордоблагородием! Никогда не буду мыслить по Масштабу, а буду по-своему! Я пролетарий, а не капиталист!

А командир все смеялся, пока вдруг не засвистели солдатские пули…

Только примерно через месяц, когда они встретились в камере Бутырской тюрьмы, дяде Васе удалось подробно объяснить, что такое масштаб, тогда и Степан долго сам смеялся над собой, над своей малограмотностью. С помощью дяди Васи он пристрастился к книгам, много читал в тюрьме, а затем и в ссылке, в Сибири. Там, за Полярным кругом, Степан и вступил в партию большевиков.

Обо всем этом и вспомнил Колотубин, докуривая самокрутку. Теперь Степану не двадцать лет, как тогда в дни баррикадных боев, а полных тридцать три года, много он повидал, многому научился. Как видно, командир рабочей дружины не бросал слов на ветер.

3

Дождь все моросил и моросил. Фуражки и гимнастерки красноармейцев, сидевших в кузове машины, стали темными, а штыки винтовок тускло заблестели от влаги. Мимо Колотубина проходили люди. Одни спешили в Совет и, перед тем как войти в него, торопливо отряхивали у крыльца мокрые кепки, пиджаки, а другие, появившись из дверей, не задерживаясь на ступеньках, деловито уходили в шум улиц.

«Нет, так дело не пойдет! — Колотубин докурил самокрутку, раздавил пальцем окурок. — Не пойдет!»