Десерт для герцога

Проснулась я в кромешной тьме и какой-то миг не могла понять, где я и что со мной. Неужели прошедший день был просто затянувшимся кошмаром? Но руки нащупали грубую дерюгу тюфяка, соломинка, продырявив холстину, кольнула бок, возвращая меня в реальность. Не сон. Захотелось ткнуться носом в подушку и всласть пореветь, жалея себя, но и этого удовольствия я оказалась лишена: подушки у меня не было. Пришлось вставать и заниматься делом.

Пригладив волосы и нащупав платье, которое я оставляла на краю ларя, я кое-как оделась и все так же на ощупь выбралась в трактирный зал. Здесь тьма не была кромешной – светились угли, оставленные с вечера в очаге. Я запалила от них полуобугленную ветошку, которую использовали в качестве трута, зажгла свечу. Выгребла из очага золу, оставив угли. Притащив дров, снова развела огонь и поставила греться воду. Колодезная вода, конечно, бодрит, но все же не стоит впадать в крайности. Да и остальным с утра кипяток понадобится.

Пока грелась вода, я вышла во двор, собрала и просеяла золу из тех костров, что разводила вчера, благо вечер и ночь были безветренными. Если я намереваюсь продолжать свои свечные эксперименты, щелока понадобится много, а гости вчера использовали целый горшок. Может, даже придется вываривать щелок, не дожидаясь, пока сам настоится.

Во двор выбралась Бланш, то и дело зевая, выпустила из курятника кур, чтобы кормились сами, собрала в корзинку яйца.

– Дюжина сегодня, хорошо. – Она снова зевнула. – На завтрак вчерашняя похлебка? Хлеб заканчивается, я сейчас смелю овес, свежий поставим?

– Да, спасибо.

Придется снова замешивать на пивных дрожжах, благо, мы как раз вчера слили и процедили пиво, в перебродившем сусле их достаточно. Закваску на ржаной муке я поставила вчера, но готова она будет только через неделю. Дело, в общем, нехитрое, нужно лишь терпение. Но чем бы заменить печь?

Оставив эту мысль до лучших времен, я зачерпнула из котла теплой воды и, наконец-то привела себя в порядок. Фил уже тоже проснулся, ни словом ни жестом не дав понять, будто помнит о вчерашнем разговоре, ушел на задний двор рубить дрова. Джулия взялась за ведра, чтобы натаскать воды. Две бочки стояли в обеденном зале: одна у стола, где готовили, вторая у лестницы, чтобы постояльцы могли принести себе воду для омовения в кувшине. И еще одна – в той комнатушке, которую я использовала в качестве мыльни. Я отобрала у сестры ведра – мала еще такую тяжесть таскать – и отправила ее помочь Бланш с жерновами, а потом заняться хлебом. Это они и без меня смогут. Сама воды наношу.

Значит, на завтрак – по нашим понятиям обед – вчерашний кулеш. Хлеб девочки испекут. Хотя, пожалуй, свежий хлеб оставим на вечер, а на обед сделаю гренки из старого, уже превратившегося в сухарь. С сыром и чесноком. Дома бы сделала намазку, но пока я не придумаю, из чего и как отжать масло, о майонезе можно и не мечтать. Настрогать сыр я попросила Фила, без грубой физической силы с этим не справиться. А сама подхватила корзинку и отправилась на луг.

Трава вымахала мне по пояс, и ступать приходилось аккуратно, чтобы не подвернуть ногу на кочке или провалившись в нору. Правда, едва оглядевшись, я позабыла обо всем на свете, кроме очередного знакомого растения. Сколько же всего тут было полезного! А если бы я разбиралась в травах по-настоящему, не так как сейчас, нахватавшись по верхам, наверняка нашла бы куда больше.

Я не жадничала, наполняя корзинку: дома покажу все травы Бланш, когда она в следующий раз отправится за кормом для кроликов, наберет и для людей, про запас. А я пока лишь осматривалась, продвигаясь к лесу. Впрочем, крапивы, которой заросла опушка, грех не прихватить побольше. На щи. Еще бы сметаны… А почему нет? Сметана – это ведь заквашенные сливки. Надо только купить или выменять в деревне ведро молока. И, кажется, в списке моих грандиозных планов появилась корова. Я рассмеялась сама над собой. Хорошо, корова подождет до лучших времен, а крапивы я нарвала почти полную корзину: вдвое сложенный подол оказался достаточно толстым, чтобы защитить от ожогов. Потом углядела под деревьями листики земляники…

Я так увлеклась, что забыла обо всем на свете. И когда за спиной хрустнула ветка, обернулась, подпрыгнув.

Генри, сын деревенского корчемщика. Они с Евой не были приятелями, просто в деревне все знают всех. Год или два Ева была влюблена в него той полудетской любовью, когда достаточно лишь взглядов да грез. Просто однажды на мессе увидела, какой он стал взрослый и красивый, и обмерла. Потом прошло.

В самом деле ладный парень, хотя и не в моем вкусе: слишком массивный. Но Евин отец был крупнее, так что немудрено, что Генри ей глянулся.

– Здравствуй, – улыбнувшись, он шагнул ближе. Я отодвинулась – не люблю, когда надо мной нависают не слишком хорошо знакомые люди. – Что делаешь?

Сильней чем «что делаешь» меня раздражает только «ты где», спрошенное по телефону. Разве не видно, что именно я делаю?