Десерт из каштанов

– Тихо ты, – махнул рукой Арсений. Он был далек от предрассудков и народных примет, вся его профессия противостояла им, но память предков жила, очевидно, и в нем, поскольку собачий вой будил до дрожи неприятное чувство. Берта опасливо отскочила от него, затрусила прочь под сень серебристой ивы и дальше, шурша сухой травой и ветками. Через минуту из неосвещенного угла парка, как из преисподней, снова исторгся ее тоскливый вой.

Женя Хмелева должна была отойти от операции и наркоза уже давно. Идя по дорожкам, он размышлял об этом, но как-то лениво, без рвения, самым краешком своего сознания, как обычно думают о том, что будут делать в конце следующей недели. Безразлично и сумрачно. Внутри его вдруг поселилась всепоглощающая усталость и апатия, и, пожелай он покашлять или чихнуть, у него не хватило бы сил даже на это. У фонтана Гаранин остановился, не находя в себе физической возможности идти дальше, двинуть хоть одним членом своего тела. И в эту секунду он отчетливо осознал, что происходит. Это не леность мешала ему думать, нет. Просто он все уже понял и слишком берег себя от потрясения, чтобы признать и осмыслить правильный ответ. Чтобы допустить его в себя.

Он рванулся обратно.

Бежать сквозь сгущающийся плотный воздух оказалось неожиданно тяжело, хлопок лип к коже, пот струился от подмышек по рукам, и на ступенях Гаранин рванул воротник рубашки в единственном желании ослабить давление и вздохнуть как следует. Две пуговицы с тихим щелчком оторвались от ткани и застучали по лестнице вниз, в то время как Арсений, превозмогая грозовую тяжесть, поднимался вверх.

Когда он торопливо шел по коридору, поднявшийся на улице ветер уже ворвался в больницу сквозь открытые в кабинетах окна, и его потоки протекали в дверные щели. От сквозняка где-то громко хлопнула дверь. Буря рокотала совсем близко.

Он все проверил дважды, сомнений не осталось – мышечная гипотония. Слабые, довольно хаотичные подергивания рук и ног – он не мог назвать руки и ноги Жени конечностями, хотя и должен был. Кожные рефлексы на свободных от бинтов участках отсутствовали. Ее суженные зрачки отреагировали на свет очень слабо, нехотя, с той же самой неосознаваемой ленью, с которой Гаранин не хотел принимать правду.

Небо над больницей раскалывалось и срасталось, зашиваемое иглами белых молний. Небесная лигатура. Сухой треск разносился далеко за видимые пределы.

– Женя. Женя, ты меня слышишь? Моргни глазами, если слышишь меня. Женя. Пошевели пальцем, если слышишь меня. Женя. Женя.

Он старался, чтобы его зов звучал нерезко и настойчиво – так любящие родители будят своего любимого ребенка-соню, боясь напугать пробуждением. Но она не слышала. Едва освободившись от медикаментозного сна, она соскользнула в морок куда более темный и неведомый. Женя Хмелева впала в кому.

IX

Следующие сутки он провел в бессильном метании. Проверил все записи по первой операции и по второй, все снимки и заключения. Гаранин искал, где недосмотрел, где ошибся. Или, быть может, ошибся не он, а Сорокин или Лискунов? Казалось, что если найти ошибку, то и исправить ее не составит труда. По крайней мере, станет ясна причина. Но нет. Отек мозга спал, гематому удалили. Они сделали все, на что были способны, исходя из известных данных. Не было ни аллергии, ни токсического шока, ни эндокринных кризов. Но черепно-мозговая травма дала о себе знать именно таким образом.

Тщательно исследовав показатели и проведя кучу тестов, Гаранин постарался успокоить себя хотя бы тем, что ее кома не очень глубока. К утру, когда ливень за окном прекратился и все стихло, ей стала мешать ИВЛ, и он с замиранием сердца отключил аппарат. Грудь девушки вздымалась и опадала, ничем больше не поддерживаемая.

– Сама дышит. Это хорошо, – пробормотала медсестра за спиной Гаранина, и он с рассеянным удивлением узнал о ее присутствии, которого не заметил раньше.

Да, она права. Самостоятельное дыхание лучше, чем его отсутствие. Но это все равно была и есть кома.

Он следил за ней до вечера, но положительной динамики больше не наблюдалось. Теперь в первом боксе, над кроватями Баева и Хмелевой, висело колдовское оцепенение, как в страшной сказке. Принцесса уколола палец о веретено, и замок на сто лет погрузился в сон, и лес вокруг замка разросся, ветви сплелись, и ни один путник уже не может проехать по некогда широкой дороге прямо к воротам…

Наступило воскресенье.