Десерт из каштанов

Гаранин совершенно не представлял, чем себя занять. Копию тетради в полоску он не выбросил, как настаивала Борисовская, но после того разговора все еще не решался открыть. И намеревался удерживаться от этого и впредь. Телевизор он не терпел, а потому достал из стеллажа книгу и принялся за нее, но во время чтения мысли все время блуждали и прыгали, как блохи, не в силах усидеть на отпечатанных на белых страницах литерах. Окончательно осознав, что ничего путного из этого не выйдет, Гаранин затеял уборку. Вероятно, это называется в народе генеральной уборкой, потому что ничего настолько масштабного он не предпринимал, кажется, за всю свою жизнь. Когда полы были вымыты, а пыль вытерта на всех горизонтальных поверхностях, включая верхние торцы межкомнатных дверей и их резные филенки, он принялся пылесосить диван и три кресла, снял и закинул в стиральную машинку шторы и давно посеревший тюль, а сам отправился во двор вытряхивать пару одеял, плед и домотканый половичок, оставшийся ему от бабули Нюты.

Это занятие его успокоило. Арсений попросил помочь соседа, гревшегося на солнышке у подъезда. Каждому из них досталось по два конца одеяла. Наука нехитрая, дергать что есть сил стиснутые концы в разные стороны, наблюдая, как из купола натянутой ткани вылетают песчинки и пыль. Но это действо вдруг развеселило его и окунуло в ощущение беззаботного детства – в тот летний день, когда мама с одеялами наперевес повела его на пустырь за домами, чтобы он помог ей выбить пыль. До этого она ходила с соседками, но в тот раз решила, что сын довольно подрос, чтобы удержать в руках тяжелые края. Арсений до сих пор помнит, как старался, высунув от напряжения язык, и как волосинки и взвившийся сор на него тотчас налипали. Мальчик щурился и тихо отплевывался, изо всех сил дергая на себя одеяло. Его запястья и плечи окаменели, но на душе было радостно. И как-то очень тепло.

Пока он был во дворе, солнце окончательно ушло из квартиры, и по возвращении Арсений застал свое жилище пустынным и сумрачным. Окна зияли наготой, и он поспешно развесил тюль обратно, еще влажным, прохладным. Это наполнило комнату свежестью.

К вечеру он собирался навестить родителей, но теперь, усевшись в кресло, уже не мог заставить себя даже пошевелиться. К тому же он совершенно не представлял, о чем говорить с отцом.

Вместо этого он созвонился с Грибновым и попытался узнать номер телефона хоть кого-то из близких Евгении Хмелевой.

– А вам зачем?

– Два дня назад ей сделали повторную операцию. Ее состояние изменилось. Я обязан их проинформировать.

– А почему я узнаю об этом только сейчас? – отрывисто поинтересовался Грибнов. Арсений слышал в трубке музыку и чьи-то веселые вопли, потом стало тихо, как будто капитан перешел в другую комнату.

– О чем? – не понял Арсений.

– О том, что она очнулась. Вы ведь это хотите сказать?

– Я хочу сказать ровно то, что говорю. Ее состояние изменилось. Она в коме.

Грибнов замялся:

– Вот как… А до этого?

– А до этого я держал ее в медикаментозном сне. Чтобы минимизировать возможные повреждения мозга.

– Но это не очень-то помогло, так? Раз уж она в коме…

Арсений прикрыл глаза, стараясь сохранять спокойствие. Было в этом полицейском что-то такое, что «на раз» выводило его из себя. Едва заметный тон не то пренебрежения, не то глубинного недоверия и подозрительности. Хотя кому, как не представителю закона, не доверять людям?

– Мне просто надо понимать, как классифицировать степень нанесенных ей повреждений, – примирительно пояснил Грибнов, словно расслышав его мысли.

– Тяжкие телесные, как еще! Покушение на убийство, если и не убийство. Она на волоске от смерти.

– Понял я, понял, не надо так нервничать. Ладно, пишите телефон. Правда, не думаю, что из этого что-то выйдет. Мать ее живет в поселке и, судя по всему, нехило так закладывает за воротник. А папашу не нашел. Еще есть некий гражданин Глеб Константинович Горелов. Они с Хмелевой жили вместе полтора года.

– А… вы проверили его?

Красноречивое молчание Грибнова лучше всяких слов велело Арсению не лезть в чужие обязанности.

– Пишу телефон, диктуйте, – вздохнул он.

К сожалению, капитан оказался прав. Мать Жени Хмелевой, подошедшая к телефону только на третий звонок Арсения, лыка не вязала. Она что-то пришептывала, постанывала и хмыкала, и Арсений повесил трубку, так и не дождавшись вразумительной человеческой речи. Вот, оказывается, почему девушка почти не упоминала о родителях в своей тетради.

– Да, слушаю, – в трубке раздался раздраженный мужской голос.

– Здравствуйте. Глеб Константинович?

– Да, я. Это кто?

– Я Арсений Сергеевич Гаранин, врач первой городской больницы, отделение интенсивной терапии. У нас лежит ваша подруга Евгения Хмелева.

– Бывшая.

– Да, простите, бывшая подруга, – исправился Арсений, чувствуя, как рука непроизвольно стискивает телефон.

– И что?

– Я хотел сообщить вам информацию о ее состоянии…

– Меня уже спрашивали. Из полиции. Может, хватит?

– Нет, я не спрашиваю ни о чем. Я только хочу рассказать…