Десерт из каштанов

Часть четвертая. Марципан

I

Из комы не выходят подобно тому, как выпрыгивают из постели, проспав на работу. Гаранин отлично знал это и все равно не мог унять нетерпения.

Женя Хмелева приходила в себя поначалу всего на несколько минут, на час, полтора. Сперва ее взгляд еще блуждал, но вскоре начал фиксироваться на его лице и глазах. Она не понимала, где находится, не знала, что случилось, но помнила, как ее зовут, хоть и произнесла свое имя лишь на шестой день, с большим трудом, медленно, едва выговаривая звуки. У нее плохо получалось двигать левой рукой и не слушался голос.

На его глазах свершалось Чудо.

Арсений заходил к ней по нескольку раз в сутки. Заторможенная и вялая, она ничего не говорила, лишь отвечала на простейшие вопросы: как себя чувствуете, что болит, трудно ли дышать, сколько пальцев, хотите пить – и так далее. Он боялся испугать ее и подробно и обстоятельно, не зная, много ли она понимает сейчас, объяснял, что с ней происходит, сообщил, когда уберут катетер, как прошли операции, сколько потребуется времени на реабилитацию. Он показывал ей рентгеновские снимки, поднося их как можно ближе к глазам, как только офтальмологи заключили, что ее зрение также пострадало от травмы.

– Сейчас вам видно плохо, все будто в тумане. Так бывает после травмы головы, не переживайте, это не страшно.

Он намеренно избегал упоминаний о нападении на нее. А она не спрашивала. И невозможно было понять, помнит ли она произошедшее или нет, и если да, то насколько отчетливо. Капитана Грибнова Арсений к ней не допускал.

Ему никогда уже не забыть, какой надеждой наполнились ее глаза, когда здоровая рука впервые потянулась к лицу, перечеркнутому шрамом, и к бритой голове, на которой уже отрастал черный ежик, делая контраст с белыми повязками особенно броским. И как тихо и быстро заструились слезы, сбегая по вискам за уши.

– Зеркало не давать, даже если попросит, – наказал Гаранин Ромашке, выйдя после этого в коридор. – И остальным скажи, поняла меня?

– Да, Арсений Сергеевич.

Хотя давно пора было переводить ее в травматологию, Гаранин медлил и старался продержать Женю в своем отделении, под своим присмотром столько времени, сколько возможно.

Через несколько дней, после допроса, на котором Гаранину пришлось еще раз подробно изложить все факты, известные ему по делу Евгении Хмелевой (само собой, снова умолчав о собственном проникновении в ее квартиру), капитан Грибнов сообщил ему, что Станислав во всем сознался.

– Во-первых, конечно, никакой он не Станислав, а Виталий Мартынов. Проходил четыре года назад по делу об исчезновении своей старшей сестры Софьи, но тогда не было никаких доказательств.

– Это он, – Арсений подскочил со стула. – Он убил ее, я точно знаю. Он сам мне рассказал. Бредил, кажется, и не знал точно, говорит ли он про Женю или про Соню. У него все спуталось. Та Соня, которую он упоминал, – почти наверняка его сестра! Он убил ее и закопал где-то.

– Я тоже так считаю, – капитан ослабил тугой, несвежий уже воротничок рубашки. – Выбьем из него признание, это вопрос времени. Только бы психом не объявили… На завтра назначена судебно-психиатрическая экспертиза.

Гаранин стиснул челюсти так, что, кажется, затрещали зубы:

– Мне он показался вполне вменяемым. По крайней мере, я провел с ним полчаса и ни разу не усомнился в его… ментальном состоянии. Хотя нормальным это состояние не назову, теперь уже нет.

Полицейский угукнул. Арсений поколебался немного и все же спросил:

– Вы… вы видели ее фото? Сестры.

– Да. Вот она. – Грибнов порылся в папке и выложил на столешницу перед ним снимок довольно миловидной, хоть и неулыбчивой брюнетки, с бледной кожей, сильно подведенными глазами и распущенными вьющимися волосами по пояс. В широком скуластом лице сквозили едва заметно схожие с братом черты, но также и за родную сестру Жени Хмелевой ее можно было принять с легкостью. Теперь понятно, почему встреча с Женей взбудоражила больной мозг Мартынова.

– Так, значит… она его мучила… в детстве? Эта Соня.

– Понятия не имею. – Грибнов потянулся, наклонил голову в одну сторону, другую, и его шейные позвонки хрустнули. – Похоже, она мертва, и уже не спросить. Так или иначе у него пунктик на черноволосых. Мы проверили сводки по соседним областям. Есть еще три похожих случая, два – с летальным исходом. Все – длинноволосые брюнетки, возрастом до тридцати лет, найдены в лесополосе или заброшенном парке. Характер нанесения травм один и тот же: справа на лице – сигаретные ожоги, изнасилование, повреждения от обрубка трубы или другого…

– Хватит, – оборвал его Гаранин и добавил помягче:

– Я и так помню, спасибо.

– А, ну да. Хм. Не думал я, что наши врачи такие нежные, – пробормотал Грибнов.

Арсений пропустил это замечание мимо ушей, хотя ему уже изрядно осточертело, что все почему-то относятся к врачам, как к толстокожим носорогам, с которыми вовсе незачем деликатничать.

– Так это он звонил тогда? Помните анонимный звонок?

– Да.

– Но зачем? – Арсений действительно не мог понять.