Десерт из каштанов

– Она меня выгнала. Потому что я читал ей дневник.

– Потому что ты читал ее дневник. Который она вообще-то не рассчитывала никому показывать. А ты внаглую взял и влез в чужую жизнь. И в ее квартиру, кстати, тоже. Хорошо, если она не в курсе. Гаранин, я тебе говорила, что все это до добра не доведет, а ты не верил.

– Лар… Что делать-то?

– Оставь ее в покое и не навязывайся. Потому что именно так поступают взрослые люди. Они живут своей жизнью, не жуют сопли и не обременяют собой никого. Не давят на жалость и не манипулируют. Скажи ей прямо все, что хочешь сказать. А потом дай время подумать. Вот и все, что ты можешь сделать.

Арсений долго корябал заусенец, и когда терпение иссякло, откусил его, хватив с лишком. Из ранки прямо у ногтя потекла сукровица. Он вздохнул:

– Ира тоже прогнала меня. По-другому, но прогнала. А потом бросила.

– Вы бросили друг друга, – выпалила Лариса, и сама испугалась этих слов. По крайней мере, во взгляде, обращенном к Арсению, прочиталось раскаяние.

Но он не рассердился и не обиделся, только закрыл глаза ладонью и несколько раз устало кивнул.

– Знаешь… – пробормотала Борисовская с улыбкой. – А Васька-то мой женился.

От неожиданности Арсений хохотнул, отнимая руку от лица:

– Да ладно!

– Я тебе говорю. Женился.

С развода Борисовских прошло два года. И хоть Васе Арсений всегда симпатизировал, но дружил он именно с Ларкой.

– Уф. На ком?

– Да уж нашлась краля. Ой, да ты ж знаешь Ваську. Его охмурить много ума не надо. А девка попалась вообще-то толковая, нормальная, ты не думай. Вчера на приеме у меня была.

– У тебя? Зачем? – не сообразил Арсений. Лара покосилась на него, развеселившись:

– А то не знаешь. Мои осмотры разнообразием не отличаются. А у нее уже и срок приличный, пять месяцев.

– Беременна… Вот оно что.

– Да. Пацан будет, – улыбнулась Лариса, и в ее низком голосе послышалось глубокое удовлетворение.

И в это самое мгновение Арсений осознал, что он – очень скверный друг.

Многие годы он дружил с Ларисой Борисовской. Он видел ее в дурном настроении, в хорошем, пьяной, счастливой, только что похоронившей мать, только что принявшей тройню. Слышал, как она материт медсестер и как спорит с мужем, и как чихвостит нерадивых пациенток. Видел, с каким трепетом берет на руки новорожденного малыша. Но ее собственную бездетность, даже когда они с Ириной сами мечтали стать родителями, он всегда воспринимал как нечто обычное, само собой разумеющееся. Он и представить-то ее не мог возле коляски, в окружении пеленок и ползунков, а Лариса никогда ни словом не обмолвилась, что хотела бы стать матерью. И почему-то Арсению было проще, или удобнее, думать, что она не особенно к этому стремилась. А если уж по правде сказать, он вообще об этом не думал. Как-то повода не выдалось. До сегодняшнего дня. Именно сейчас, когда она докурила и смяла о край бетонной уличной урны сигарету, шмыгнула носом и криво, залихватски ухмыльнулась, он пронзительно остро понял, как больно ей было все эти годы.

В конце сентября после сильного похолодания наступило бабье лето – рыжее, щедрое. Утром, по пути на работу, Арсений дышал зябким молочным туманом, но стоило взойти солнцу, как воздух становился прозрачным до хрустальности. Поблескивая и вздрагивая, полетели по ветру паутинки. Истончились на просвет липы и тополя, в горсаду пахло яблоками и стылой землей, ровно стриженные кусты барбариса вдоль дорожек покраснели и покрылись пурпурными ягодами, и все звуки – будь то гудки автомобилей, трамвайная трель, тоненькое мяуканье младенцев в колясках или собачье тявканье, – разносились как-то по-особенному звонко и были слышны дальше. У главных ворот больницы несколько старых сиреней с давно оголившимися ногами вдруг скупо зацвели, перепутав осень с весною, и Арсений переживал, как бы эти чахлые лиловые кисточки, почему-то совсем без запаха, не прихватил внезапный морозец. Но пока теплые и стеклянные дни еще длились. В один из них отделение интенсивной терапии выиграло в финале турнира больницы по настольному теннису. Что особенно приятно – у первой кардиологии, которую многие годы возглавлял Гаранин-старший.

Напевая себе под нос нехитрую песенку, Арсений выглянул в окно ординаторской и увидел, как по двору медленно передвигаются трое: медсестра Алина из травматологии толкала перед собой инвалидное кресло, в котором сидела Женя Хмелева. Рядом с ними, хромая и еще немного опираясь на костыль, шагал Миша.

Добравшись до первой в череде нескольких скамеек, они остановились, и после недолгого обсуждения Алина помогла Жене перебраться из кресла. Возле нее на скамейку тут же опустился Миша, а медсестра, удостоверившись, что все в порядке, отошла вглубь сада поболтать с кем-то из персонала больницы.

Со своего места Арсению не было видно Жениного лица, да и чтобы разглядеть Мишино, потребовалось сильно напрячь зрение. Они о чем-то довольно оживленно беседовали. Потом мальчик осторожно отставил костыль в сторону и прилег, положив голову на колени девушке.