Десять басен смерти

– Вы! Вы «наделены полномочиями»! Хорошенькое дельце. Я не обязан давать вам отчет, как, впрочем, и лорду Стормону. Что касается нашего возлюбленного короля Георга, то не беспокойтесь о нем, я составляю депешу, в которой излагаю все подробности.

Шпион покачал головой под капюшоном.

– Этого недостаточно. Или вы дадите нам допуск к вашим документам, или я попрошу вас последовать за нами. И с вас будут сняты все ваши полномочия.

Стивенс в свою очередь покачал головой.

– В таком случае… боюсь, мы не сможем договориться.

Первый шпион протянул руку к эфесу шпаги. Второй – к пистолету на боку.

– Ну что ж, раз так…

Окружавшие лорда Стивенса люди с факелами сделали движение, как будто собирались вытащить шпаги из ножен. Шпион оказался быстрее и, схватив пистолет, направил его на них.

– Don't move. [40]

На мгновение все замерли.

Двое шпионов, люди Стивенса и сам Стивенс образовали круг на опушке леса. Затем апостол «Великой железной ложи» сложил руки и с тревогой посмотрел на пряжки своих башмаков.

– Друзья мои… Я останусь, я останусь все же… я останусь верным, даже если я останусь последним. The last of England… [41]

Это был сигнал. Из-за деревьев, расположенных поблизости, раздалось два выстрела.

Оба агента упали.

Первый был сражен наповал; второй замер после нескольких конвульсий.

Затем стрелок вышел из-за деревьев.

– Спасибо, – произнес лорд Стивенс.

Он повторил:

– Мерси… Сапфир.

Она подошла к нему. Сапфир была в рубашке, панталонах и черных сапогах, с волосами, собранными на затылке, без парика, но все еще с белилами на лице. Мягкие поля шляпы касались ее плеч. К поясу был пристегнут веер. На шее сверкал сапфир. Узор ее темно-голубого лифа представлял собой крылья насекомого. Она казалась куколкой, превращающейся в бабочку. Подходя к Стивенсу по хрустящему под ногами снегу, она дунула в бесконечно длинные стволы двух пистолетов, которые держала в вытянутых руках.

– You're welcome, [42]– сказала она, останавливаясь перед ним.

Стивенс указал на лежащие на снегу трупы. Вытекающая из их голов кровь медленно образовывала темное пятно.

– Не беспокойтесь о них. Я сам свяжусь с лордом Стормоном, и мы свалим все на службу Брогли. Или же притворимся, что никогда их не видели.

Сапфир скорчила гримасу.

– Сомневаюсь, чтобы ваша игра могла продолжаться еще долго. Но с того момента, когда вы оплатите мои услуги, мне станет все равно.

– Ваши маневры прикрытия в «Прокопе» тоже не имели ошеломляющего успеха…

– Предполагалось, что ваш друг покончил с Виравольтой. Все остальное было бы детской игрой. Я вынуждена была действовать в соответствии с обстоятельствами… чтобы не выдать себя.

Стивенс плотоядно улыбнулся.

– Однако вы не обязаны были уложить дюжину наших людей. Но вы нравитесь мне, Сапфир. Вы настоящий наемник, каких я люблю.

– Тайная служба будет скоро распущена. Мне больше нечего терять… Я подумываю о том, чтобы переехать к вам. У меня все еще много друзей в Лондоне.

Из темноты послышался другой голос:

– Но сперва закончим текущие дела.

На этот раз из-за деревьев появился Баснописец на черном скакуне.

Ночью он не облачался в свой сумрачный наряд.

Лицо его было открыто.

– Мы уже на борту. И пути назад для нас нет. Так не пускайтесь же в бесплодные рассуждения… Сосредоточимся лучше на том, что нам предстоит.

Стивенс разглядывал своего союзника с восхищением, смешанным с иронией, которую он неизменно испытывал по отношению к нему. На вид Баснописцу было лет сорок. Голос его был то звонким, то глухим, в зависимости от испытываемых им эмоций. Взор его, хотя внешне и спокойный, выдавал внутренние бури. У него были черные кудри. Рот его постоянно искажала горькая складка, подчеркивающая впалость щек. Тень, залегавшая в этих впадинах, несколько морщин над бровями, запудренные крути под глазами словно бы напоминали о жестоком детстве, но в то же время и о тех годах, которые он потратил на то, чтобы понять природу власти, изучить все закоулки Версаля, наладить контакты с ренегатами Тайной королевской службы и английскими шпионами, и в течение всего этого времени в нем зрела ненависть. Он не был ни красавцем, ни уродом; но, сидя в седле, в струящемся широком плаще, он производил сильное впечатление и в то же время внушал смутный страх. Он был абсолютно неуправляем.