Десять десятилетий

Ворошилов приветливо осведомляется: потребляет ли лейтенант (то есть я) водочку. Я отвечаю, что для такого случая не откажусь, и нарком наливает мне большую рюмку. Разговор вертится главным образом вокруг новых, уже утвержденных и еще предстоящих воинских званий. Ворошилов вдруг спрашивает:

— А сколько маршалов было у Наполеона?

Видимо, этот вопрос уже изучался, потому что он немедленно получает ответ от своего помощника Григория Штерна:

— Двенадцать.

…Киев встретил хорошей погодой, приподнятым настроением киевлян, для которых эти маневры помимо своего чисто военного значения стали ярким всенародным праздником. Я нацепил на околыш своей фуражки белую ленту, что означало статус «посредника» и давало мне право беспрепятственно появляться как на стороне «красных», так и на стороне «синих», на которых была разделена армия, участвовавшая в маневрах. Я повсюду сопровождал Кольцова, обходившегося без белой ленты, но которому никто не чинил никаких препятствий: три ромба, видимо, производили немалое впечатление. Я видел маршала Тухачевского, очень эффектного в белом кителе, стремительно появлявшегося и так же стремительно куда-то удалявшегося. Видел и энергичного, загорелого, моложавого командира Якира, темпераментно разъяснявшего группе иностранных атташе тактику воздушного десанта.

Яркое и радостное зрелище представляло собою парадное вступление в город уже не «красных» и «синих», а единых войск Красной армии, тогда искренно любимой и уважаемой народом. Вдоль улиц шеренги ликующих людей. В окнах, на балконах ковры, цветы и красные флаги. Даже на крышах полно веселых, улыбающихся, смеющихся горожан. А в передней машине торжественного кортежа их стоя приветствуют, раскланиваясь на обе стороны, два прославленных героя Гражданской войны, а ныне два маршала Советского Союза — Ворошилов и Буденный.

Немало общеизвестных исторических достопримечательностей хранит в себе Киев. Но для меня там есть и достопримечательности чисто личные. Это дом на Подоле, на углу Спасской и Межигорской улиц. Дом солидный, крепкий, незыблемо стоящий, к которому я неизменно подхожу, когда бываю в Киеве. В этом доме я родился. Я и на этот раз подъехал к нему. Вошел во двор, внимательно оглядел: стоит как ни в чем не бывало. И, наверно, меня надолго переживет.

И еще два дома вошли в мою жизнь. Они стоят рядышком на Большой Васильковской улице под номерами 32 и 34. Дом № 32 принадлежал итальянцу Рицолатти, владельцу магазина мраморных изделий, кстати, он и парадную лестницу в доме соорудил из белого мрамора. В квартире № 21 на втором этаже слева я прожил вместе с родителями с 17-го по 22-й год. В соседнем доме № 34 жила семья девушки, с которой в двадцатом году мы поженились. В бурные дни переворотов и уличных боев, когда опасно было высовываться на улицу, мне нетрудно было общаться с «дамой моего сердца», перелезая через забор, разделявший наши дворы. Об этом я размышлял теперь, в году тридцать пятом, подходя к домам на Большой Васильковской. Я открыл парадную дверь, увидел знакомую беломраморную лестницу, поднялся на второй этаж, подошел к двери квартиры № 21 и остановился. Остановился и задумался: «А зачем я, собственно, туда войду? Что я скажу там чужим людям? Что я лет пятнадцать тому назад жил в этой квартире? Ну и что?» Я вышел на улицу и мною овладела лирическая грусть: «Мне тридцать пять лет, а сколько я смогу прожить? Самое большее — семьдесят. Значит, я прожил половину жизни. Да, прожито полжизни. А она далеко не устроена…»

Что касается Кольцова, то ему было не до лирических воспоминаний и сопоставлений. Он был слишком занят оперативной журналистской работой — корреспонденциями в «Правду» о маневрах, и в частности написанием литературных портретов свежепроизведенных в новые воинские звания: одного полковника, одного капитана и одного лейтенанта.

Вскоре после киевских маневров я вернулся к своим повседневным делам: политическим карикатурам в «Известиях» и «Крокодиле», откликающимся на важнейшие международные события, связанные с нарастающей агрессией германского фашизма. Приходилось заниматься и своими бытовыми проблемами. А Кольцов улетел в Париж. У него была непростая и нелегкая миссия: проведение Международного конгресса писателей в защиту культуры от фашизма. Официально это было возложено на куратора Союза писателей СССР товарища А. С. Щербакова. Но, поскольку отношение Александра Сергеевича к художественной литературе ограничивалось тем, что внешне, грузной фигурой, коротким носом и очками он был похож на Пьера Безухова, одного из героев романа «Война и мир», то вся тяжесть этой сложнейшей работы легла на руководителя секретариата конгресса Михаила Кольцова. О чем достаточно убедительно рассказывает в своих воспоминаниях Илья Эренбург.