Десять детей, которых никогда не было у госпожи Минг

— Когда я думаю о Хо, мне бы хотелось быть матерью-дубом или матерью-липой. Деревья не то что люди: чем выше они, тем больше стремятся в небо.

Она умолкла, поняв, что отклонилась от темы. Потом печально взглянула на меня:

— Не прячьтесь от действительности. Позвольте себе страдать оттого, что у вас нет семьи. Порой стоит открыть дверь горю.

Во всяком случае, госпожа Минг широко распахнула передо мной эту дверь… Сердце рвалось из груди, я ощущал глубину пустоты, этого отсутствия детей в моей жизни. Слишком поздно? Успею ли я еще создать семью?

Она как будто услышала мои мысли и заметила:

— Время еще есть. Вы, мужчины, вольны опаздывать на эти свидания.

Я мог бы поставить ее на место, объяснить, что ей тоже есть в чем себя упрекнуть, — но воздержался.

Неожиданный приход грума напомнил, что мне пора отправляться в Пекин; я что-то пробормотал на прощание.

Я вернулся в Париж и позабыл обо всем: о Китае, о госпоже Минг, о ее психических отклонениях, о своих собственных, — самолет, пролетев восемь тысяч двести километров, стер их; мои вопросы остались там, где возникли, в Юнхаи.

В Сен-Жермен-де-Пре я бросился в объятия своей подруги Ирэн, красавицы такого же свободного поведения, как мое собственное. Тридцать четыре года, рыжая, стройная, заносчивая, с неотразимыми бедрами, адвокат, специализирующийся на вопросах интеллектуальной собственности, — она представляла собой именно ту женщину, которую я мог бы полюбить. Если бы допустил такую возможность. Я же заранее предупреждал своих партнерш о том, что не готов к семейным отношениям, и придерживался своей линии.

Когда после объятий, которые разлука сделала более пылкими, мы выбрались из постели, Ирэн сообщила мне, что беременна.

Я молчал.

Она повторила.

Я пришел в бешенство, у меня невольно вырвалось:

— Я с тобой спал, но никогда у нас и речи не было делать детей.

— Это случайность.

— И что, по-твоему, отец — я?

— Очень вероятно.

— Сомневаюсь.

— Ладно, я не совсем уверена… Хотя склоняюсь к этому.

— Кто еще претендует на роль производителя?

— Ты их знаешь, мой бывший муж Пьер и случайный любовник Бенуа.

Воспользовавшись ее откровенностью, я сообщил, что ухожу, и, недолго думая, очистил помещение.

Потрясенная Ирэн, плотно сжав губы, с сухими глазами, смотрела, как я ухожу. Я так ценил ее независимость, дерзость, свободолюбивую отвагу, а теперь Ирэн пытается нагрузить меня семейными проблемами. С этого дня я перестал отвечать на ее звонки и эсэмэски.

Фирма отправила меня в Северную Америку, потом в Скандинавию. Как-то неожиданно во время этих переездов я понял, что долгие годы отстранялся от обязательств, непрерывной деятельностью оберегал себя от самокопания. Перемещения сулили новизну. Каждая командировка вызывала амнезию моего предыдущего существования, предлагая усвоить прежде неведомые детали. Благодаря постоянно обновляющимся обстоятельствам я сталкивался только с внешними проблемами и никогда — с внутренними. Заблуждение коммивояжеров…

Когда через семь месяцев я вновь ступил на китайскую землю, меня, словно какая-то местная аллергия, охватила потребность растить детей. Я был вне себя. Почему? Почему здесь? Если Китай так будоражит мои отеческие чувства, связано ли это с тем, что бурлящая вокруг толпа заражает меня стремлением добавить еще одну жизнь к прочим жизням, или, наоборот, суровое ограничение рождаемости заставляет задуматься о собственном потомстве? Я принялся перечитывать в телефоне сообщения от Ирэн, которая короткими фразами держала меня в курсе своей беременности.

Шофер машины, везущей меня в «Гранд-отель» в Юнхаи, включил радио. В сводке новостей какой-то представитель правительства выразил удовлетворение тем, что благодаря закону о единственном ребенке не родилось 400 миллионов китайцев. Это замечание ошеломило меня: как можно радоваться 400 миллионам фантомов? То есть 400 миллионам отсутствующих… Почему предпочтительнее вкладывать в небытие, а не в существование? Среди этих толп не появившихся на свет китайцев, разумеется, были интеллектуалы, замечательные личности, востребованные, отважные люди, а может быть, новый Моцарт, следующий Эйнштейн, будущий Пастер, те, чей гений преобразовал бы все человечество… Нет, здесь, за исключением госпожи Минг, это никого не шокировало: опасаясь перенаселения и его следствия, голода, правительство, члены комитета по планированию семьи ликовали, что этого не произошло… 400 миллионов раз ничего не произошло…

Оказавшись в своем номере, я не сразу бросился к госпоже Минг.

Но думал я только о ней… Мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, поведала мне о жизненных перипетиях своих отпрысков, которых она якобы воспитала. Сквозь кружево ее воображения я различал тоску по детям, жажду что-то кому-то передать, стремление любить… Быть может, это были и мои чувства?

— Что за идиотская мысль? Чего тянуть?..

После того как я принял решение не спешить, прошло всего пять минут, а я уже предстал перед госпожой Минг.