Нас охватила живая, искренняя, могучая радость, которая удивила обоих. Пользуясь тем, что в этот час посетители туалета были редки, мы жадно предались болтовне, старательно обходя опасные углы: она не упомянула Флёр и Тьери, я делал вид, что не знаю, что она сочиняет.
Несмотря на все предосторожности, тема семьи быстро возникла в нашем разговоре. Хотя китаец не станет говорить о политике с незнакомым, а тем более с иностранцем, стоило мне упомянуть речь представителя правительства о снижении рождаемости, она взорвалась:
— В Китае родительские обязанности сведены к воспитанию одного ребенка, но это не улучшает ни родителей, ни детей. Появились миллионы папаш и мамаш, тревожно и истерично в вечном напряжении семенящих за сынком, который чувствует себя императором. Наша страна становится фабрикой по производству эгоистов и обслуживающих их невротиков.
— Как вы думаете, кто в семье менее защищен?
— Разумеется, женщина.
— Почему? Мне кажется, должно быть одинаково…
— О, я знаю: для деторождения мужчина и женщина совершают усилие, соответствующее принципу разделения труда.
— Разве что мужчина пользуется женщиной. Он наслаждается, а потом, когда она беременеет, уходит.
— Это так кажется, господин. Материнство реально только для женщин. Наслаждение, которое длится долго.
Она почесала голову и продолжила:
— От этого закона о единственном ребенке есть одна польза: в семье нет любимчика. У родителей нет выбора. Так что больше ни один ребенок не подумает, что его любят меньше, чем его брата или сестру. Меньше страданий. Меньше лишних людей.
— Вы это испытали?