Десять/Двадцать. Рассказы

Он снял ей квартиру в доходном доме на соседней улице. Выглядывая по вечерам из окна своего домашнего кабинета, он не мог видеть сквозь весеннюю зелень садов белёсый от извёстки угол этого дома Мовшовича (хотя мог бы видеть позднее, по осени, сквозь расчерчивающие обездоленное пространство опустевшие ветки сада). Но тогда, поздней весной, внутренним чутьём вспоминал ещё тлевшее с утра в сердце тепло своей вертлявой цыганки, и на лице его рождалась мальчишеская усмешка.

Он приносил ей с рынка фрукты и дешёвые турецкие сласти, ибо однажды заказал в кондитерской Пигита пирожные с заварным кремом, обёрнутые цветной бумагой, и был уничтожающе осмеян:

«Такое только мухи едят с осами. Им и положено с их изумрудным и полосатым нарядом: они тоже, того гляди, из высшего общества, не то, что мы!»

Впрочем, готовую одежду от Жоржа Санда, портного, при снятии мерки потеющего своим тощим телом и попыхивающего дешёвым табаком, Кера приняла, шепнув Самойлу, чтобы портной сшил ей потом ещё, извините, красивое исподнее.

«Это уже мои заботы», – чинно отреагировал Самойл Ильич.

4.

В то нехорошее позднее июньское утро, переходящее в изнуряющую, какую-то испанскую жару, Самойл торопился на похороны Гиндзбурга, на Холодную гору. Оставил Кере запасные ключи и просил забрать из верхнего ящика бюро деньги для её нужд. Впопыхах, оставил у неё на столе даже свои карманные часы, отчего полдня страдал на кладбище и спрашивал у друзей «Который час?», стараясь успеть на встречу с банкиром Капоном.

Вернувшись на фабрику и толкнув незакрытую дверь своего кабинета, он всё понял. Развороченные ящики, исчезнувшие статуэтки, утварь и даже отсутствующие гардины на приоткрытых окнах сообщали о своей злополучной судьбе. Самойл решил любым способом, но самостоятельно найти Керу и вышел в коридор.

По лестнице поднимался, давя отдышку, Шилов.

«Ну и денёк, не правда ли?» – блеснул он очками на шефа.

И, сровнявшись на верхней площадке, как-то по-детски завернул его рукой обратно.

«Чтоб Вам делать без нас, Самойл Ильич?», – «не попишешь, пришлось звать околоточного». – Он вынул платок и вытер складки на своей шее.

«Вон, что удумала», – продолжал он. – «Я бы и внимания не уделил, зная, что ваша персона. Но вижу – с тюками спускается. Что такое, говорю, вижу: лицо прячет. Поплыла. Глядь, а там все ваши вещи вплоть до ассигнаций. Кричу, всполошил народ, тут и солдатишку крепкого привели для конвою, вот здесь служит, смуглый такой, типа Вас…» – Шилов мог бы и продолжить, но ждал реакции Самойла Ильича.

«Ну?» – только и спросил Самойл Ильич.

«Здесь, за углом, в околотке посадили. Я к ней попросился, служивые позволили-то переговорить. Ей: мол, помогу, только покайся! Молчит… Да вы не серчайте, Самойл Ильич, я всё имущество принял по описи: ничего не пропало. Даже ваш редкий эльзевировский Мольер».

«Молодец, Алексей. Молодец».

«Да», – вспомнил Самойл Ильич, – «С Капоном что?»

«Всё уладил, Самойл Ильич, дело плёвое. Деньги уже в Евпатории…»

5.

Поприветствовав Ютковича, Самойл двинулся к табачной фабрике, размышляя, что ему обязательно нужно освободить служивого, который упустил Керу.

«Вот что, Алёша», – попросил он сразу нашедшегося в цехах Шилова, к которому впервые обратился уменьшительным именем, – «где тот солдат, у кого сбежала Кера? Разузнай-ка, пожалуйста».

«Уже», – улыбнулся своей находчивости Шилов, – «он на гауптвахте N-ского полка, я могу проводить. Вам доступ дежурный разрешил, я узнавал…»

Когда в части N-ского полка Шилов решил все административные вопросы, Самойл Ильич попросил того остаться на пропускном пункте, а сам пошёл с надзирателем до гауптвахты.

«Я Вас пущу, только Вы там без телесных, пожалуйста, Самойл Ильич», – попросил надзиратель, – «статут Вам не позволяет, да и нас самих потом начальствы через шпицрутены погонять…»

В камере лежал на тюфяке, глядя на мух, крепкий молодой человек лет двадцати трёх благородной внешности. Было видно, что разговаривать с кем бы то ни было, ему нет никакой нужды.

«Знаю-знаю Вас», – вяло произнёс он, жуя соломинку, вынутую из тюфяка. – «Да вас весь город знает, Самойл Ильич», – добавил он.

«А я тебя нет. Как звать?»

Солдат подумал и нехотя произнёс:

«Иосиф».

Самойл достал свой портсигар, полный всеми видами табачных изделий своей фабрики.

«Нет, не курю, караим», – отодвинул он от себя предложенный табак, – «да и пришёл ты зря: дело тут сложное».

«Чего уж проще? Дам залог, служи дальше».

«Дело, говорю, сложное, любовное. А ты про своё», – наконец-то обернулся Иосиф. – «Не служить мне уже… Начать бы жизнь сначала, заделался тогда виноделом в Крыму или пасечником. Всё на воле. Это да…» – Замечтался он.

Самойл понял то, о чём уже догадывался:

«Поймали-то как, расскажи?»

Иосиф помедлил, улыбаясь, словно вспоминал о чём-то, о чём не жалеет. И немногословно рассказал: