Десять казней египетских

Поздно вечером вся община вышла в пустыню и разожгла большой костер. Люди бросали в огонь сухие ветки, приговаривая что-то тихо и неразборчиво. У костра не было только старейшины. Он стоял у своего шатра и смотрел, как черное суровое небо вдалеке озаряется яркими вспышками молний. До того места, где он находился, доносился только слабый отзвук грома.

К шатру подошел молодой высокий парень в черном тюрбане и черном балахоне.

–Старейшина, Вы звали меня? – Обратился он к пожилому мужчине, от которого доносился пряный пьянящий аромат кальяна.

–Да, Саид. Я прошу отнести эти свитки.

Старик достал из балахона длинную узкую, резную шкатулку и открыл ее. Внутри нее лежал блестящий клинок с кривым лезвием. Позолоченная рукоятка была украшена надписями на иврите и странными символами. А под ней сверток, перевязанный черной лентой. Старейшина взял клинок и вложил в ножны, болтающиеся у него на поясе, а сверток отдал молодому мужчине.

–Конечно, старейшина. Остается все меньше дней, а они не хотят выполнять наши требования. – Сказал тот, с поклоном принимая свиток.

–Ничего, мы не остановимся. Они рано или поздно сдадутся. У них не будет выбора, ведь на кону их собственные жизни. – Заверил его старейшина. – А теперь ступай.

–Да, старейшина. – Молодой человек поклонился и, засунув свиток за пазуху, отошел от шатра.

Через несколько минут старик присоединился к своим общинникам, терпеливо ожидающим его. Как только он занял свое почетное место в центре круга, один из слуг стал подносить каждому из общинников широкую плоскую чашу, обмазанную белой глиной, с черным пеплом. Мужчины брали в руки пепел и обтирали им свои лица. Когда все общинники совершили этот ритуал, слуга подошел к старейшине и, упав перед ним на колени, поднес чашу с оставшимся пеплом.

Старейшина взял горсть и, встав перед костром, сдунул этот пепел с рук. Костер вспыхнул ярким пламенем и искры брызнули во все стороны

–Разлетится этот пепел, принося не благо, а неся лишь мор и разрушения!

***

Они сидели на полу узкого кабинета с тремя письменными столами, расставленными у стен и заваленными бумагами, рассматривая черно-белые фотографии с места последнего убийства.

–Тут тишина как в монастыре. – Сказал Оливер.

Его спокойный голос гулко отозвался в шипящей тишине и проскользнул среди шелеста бумаг.

–Не то что у нас. – Усмехнулся Марлини. – Когда Патрон кричит, что ему не позволили отдохнуть 14 июля.

–Или когда Паркер визжит на Говарда, что тот опять запоздал с отчетом и Теренс им головы открутит. – Добавил Оливер. – У нее милая головка, такую жаль потерять.

Кетрин захохотала. Впервые за долгое время так искренне и откровенно, что оба ее напарника удивились.

–Или когда Сара стонет под лестницей. – Произнесла она, закусив губу.

–Ты видела? – В голос спросили мужчины.

Кетрин смущенно подняла на них глаза, потом опустила к бумагам и пробормотала:

–Я один раз застукала ее с агентом Мишо.

–Ох, твою мать! – Марлини вытер вспотевшие ладони о брюки.

–Я поражен! – Возмутился Оливер. – Когда мы с Барбарой поженились, Теренс нас чуть ли на месте не растерзал и все время твердил, что мы не сможем работать вместе, хотя, технически она даже не в нашем отделе! А тут Сара трахается прямо под его носом и ничего!

–Не удивлюсь, если она спит еще и с ним.

Кетрин впервые позволила себе такое фривольное замечание в адрес Генри, поэтому и Нолл, и Питер присвистнули от удивления.

–Ну, а что?! – Невинно спросила она. – Она спит со всеми подряд!

Марлини широко улыбнулся, радостный, скорее от непринужденности их беседы, чем от сплетен про коллег. А Оливер наблюдал за ним, как натуралист присматривает за новым зверем в заповеднике.

И когда их разговор, наконец, начал клеится и не содержал только факты о расследовании, Кетрин позвонили.

–Лилиан! – Удивилась она позднему звонку няни Рейчел. – Простите. – Она поднялась на ноги, отряхнулась и вышла в коридор.

Питер проводил ее беспокойным взглядом, а Оливер наблюдал за его реакцией.

–И долго ты будешь себя так вести? – Спросил он, пока Кет покинула их.

–Как? – Марлини попытался сделать вид, что не понимает, но Нолл одним хмыканьем привел его в чувство.

–Ну а что я могу сделать? Признаться ей сейчас? Да она меня на смех поднимет! По-твоему, она поверит сейчас?

Оливер дернулся, будто через него прошла эпилептическая конвульсия и протяжно выдохнул. Он сжал челюсть и требовательно приподнял бровь. Нет, сегодня, Марлини не уйдет от разговора.

–Я не говорю признаваться сейчас, но, может, хотя бы объяснишься перед ней. А лучше сначала перед Терезой.

Питер горько усмехнулся. Он ухватил волосы, сжав их в тугой кулак, и опустил голову.

–Оливер, хотя бы ты не начинай. Можно подумать мне легче от этого.

–Питер, ты сам отправил себя по дороге из черного кирпича. И вместо того, чтобы уйти в сторону, упрямо следуешь вдоль темной стороны. Один раз ты уже совершил подобную ошибку и на твое счастье, Кетрин о ней не знает. И я молюсь, чтобы никогда не узнала! Наверное…

Питер выслушивал его с напряженным вниманием, лишь изредка хмыкая и, в конце концов, неучтиво фыркнул.