Десять лет в изгнании

Назавтра граф Григорий Орлов пригласил меня посетить остров, носящий его имя.⁷⁵⁶ Остров этот — прелестнейший из всех невских островов: в саду у графа растут дубы, что в тамошних краях большая редкость. Граф и графиня Орловы⁷⁵⁷ не жалеют денег на то, чтобы принимать иностранцев столь же просто, сколь и щедро; в их доме чувствуешь себя непринужденно, как в сельском приюте, но при этом наслаждаешься всеми плодами городской роскоши.⁷⁵⁸ Граф Орлов — один из просвещеннейших русских вельмож; любовь его к отечеству так глубока, что ее нельзя наблюдать без волнения. В первый день, проведенный мною в его доме, было объявлено о заключении мира с Англией. Дело происходило в воскресенье, и в саду графа, открытом по этому случаю для посетителей, прогуливались многочисленные бородатые купцы, которые в России по-прежнему носят мужицкое, или, говоря иначе, крестьянское платье. Некоторые из них слушали превосходный оркестр графа Орлова; в честь заключения мира музыканты сыграли английскую мелодию «God save the King» (Боже, храни короля) — песнь свободы, рожденную в стране, где главным стражем этой свободы выступает сам монарх. Все мы были растроганы и живо рукоплескали этому гимну всех европейцев, ибо ныне Европу населяют лишь два разряда людей: те, кто служит тирании, и те, кто умеет ее ненавидеть. Граф Орлов подошел к бородатым русским купцам и объяснил им, что нынче празднуется заключение мира между Россией и Англией; бородачи осенили себя крестом и возблагодарили Небо за то, что им вновь открывается доступ к морю.⁷⁵⁹

Остров Орлова окружен другими островами, которые петербургские вельможи и сама императорская чета избрали для летнего своего пребывания. Неподалеку расположен остров Строганова, владелец которого, известный богач, выписал из Греции древности, стоящие огромных денег.⁷⁶⁰ При жизни Строганова дом его был открыт ежедневно, и всякий, кто единожды побывал там, имел право прийти опять; Строганов никогда никого не приглашал отобедать или отужинать в определенный день; всякий, кого приняли в этом доме однажды, мог не сомневаться, что ему будут там рады всегда. Зачастую хозяин не знал половины гостей, сидевших за его столом, однако ему нравилось выказывать в гостеприимстве такую же щедрость, как и во всех прочих областях. Многие петербургские вельможи имеют сходные обыкновения. Понятно, что те наслаждения, какие мы во Франции получаем от беседы, русским незнакомы: гостей в каждом доме собирается слишком много, чтобы среди них мог возникнуть разговор сколько- нибудь серьезный. В хорошем обществе манеры у всех безупречные, познаний же русским дворянам недостает; вдобавок люди, постоянно ощущающие влияние деспотического двора и правительства, не настолько доверяют друг другу, чтобы изведать прелести задушевной беседы.

Большинство русских вельмож изъясняются с таким изяществом и с такой учтивостью, что поначалу нетрудно обмануться относительно остроты ума и глубины познаний собеседника или собеседницы. Первые фразы обличают в нем или в ней особу великого ума, однако столь вдохновляющее начало чаще всего не имеет продолжения. Русские не умеют вкладывать в разговор ни душу, ни ум; еще недавно они так боялись своих государей, что до сих пор не свыклись с мудрой свободой, которой обязаны характеру Александра.

Как я уже упоминала, русские почти никогда не говорят о том, что интересует их самих. Они любят литературу, и некоторые из здешних вельмож выказали на этом поприще немалые способности, однако русская публика недостаточно образованна для того, чтобы общее мнение на сей счет слагалось из суждений частных.⁷⁶¹ Русская нация от природы чересчур страстна, и это мешает ей любить мысли сколько-нибудь отвлеченные; русских забавляют только факты; до сих пор у них не находилось ни времени, ни вкуса для перехода от фактов к обобщениям. Вдобавок всякая яркая мысль более или менее опасна при дворе, где все наблюдают друг за другом, причем наблюдают чаще всего с завистью. По всем этим причинам светское общение в России радует не блеском ума или задушевностью разговора, но утонченностью нравов и учтивостью форм.

Жители Востока прерывают молчание ради того, чтобы произнести слова любезные, но обыкновенно так же мало говорящие о существе дела, как если бы никаких слов не было произнесено вовсе. Эта блестящая и усладительная атмосфера доставляет много приятности, однако в ней невозможно ни научиться чему бы то ни было, ни развить свои способности, так что люди, проводящие жизнь таким образом, не приобретают никакой склонности к занятию предметами серьезными. Парижское общество было устроено иначе; кто не знает людей необразованных, которые, вращаясь в обществе аристократов и литераторов и слушая их беседы, разом и острые и серьезные, научались в свете тому, чего не могли почерпнуть из книг?⁷⁶²