Десять ли персиковых цветков

Четвертый брат часто сетовал, что в моих лисьих мозгах, наверное, не все устроено как надо, потому что я, как говорится, сперва делаю, потом думаю. К счастью, отец с матушкой накопили достаточно удачи, чтобы мне не приходилось из-за этого страдать, но, к сожалению, вместо меня порой страдала честь всех белых девятихвостых лисиц нашего клана. Я тогда про себя думала, что мой братец пятнает многострадальную семейную честь куда чаще. Однако брат старше меня, и я молчала.

Сейчас же я поняла, что Четвертый брат был прав. Судя по тому, что я натворила, у меня и правда не все в порядке с головой. Взять хотя бы тот раз, когда Е Хуа впервые признался мне в чувствах. Он сказал, что любит меня. Почему же в моей дурной голове не возникло вопроса: отчего из всех небожительниц он выбрал меня? Хотя он оказался мне по сердцу и мы пришли к полному взаимопониманию, почему я и не подумала спросить его об этом?

Если он полюбил меня лишь потому, что я похожа на мать Колобочка, то какая разница между мной, Бай Цянь, и той куклой, что сейчас наливает Е Хуа вино? Я знала, что ревновать к покойной недостойно, но любовь поистине лишает достоинства. Губительное пламя, терзавшее мое сердце, не желало униматься. Я потерла виски. Кажется, пришло время переосмыслить наши с Е Хуа отношения. Я призвала благовещее облако и, с трудом различая мир подо мной, отправилась в Цинцю.

Вечером я достала лампу Сплетения душ и внимательно посмотрела на нее в свете жемчужины Ночи. Эта лампа стояла подле старшего принца Западного моря, помогая тому укрепить ци и собрать изначальный дух из осколков душ хунь и по. После пробуждения Мо Юаня лампу забрал Чжэ Янь и оставил ее в Цинцю. Е Хуа не спрашивал о ней, и я забыла ее вернуть.

В обволакивающем белом свете жемчужины Ночи я заметила, как в лампе зажегся огонек величиной с горошину. Самое обычное пламя. Кто же знал, что в этом самом обычном пламени триста лет накапливалась ци одной смертной женщины?

Чем больше я прокручивала в голове слова Су Цзинь, тем больше мне казалось, что я тону. Конечно, ее словам нет веры. Но если вспомнить, как Най-Най назвала меня «госпожой», если вспомнить ее рассказы о покойной, выходит, Е Хуа действительно любил мать Колобочка больше жизни. Если его преданность крепче скал, а любовь глубже моря, которое не иссохло и за триста лет, как он мог влюбиться в меня с первого взгляда?

Чем больше я думала, тем яростнее бушевал в сердце злой огонь, тем глубже вгрызалась в нутро обида. Я всегда любила именно Е Хуа. Он выглядел в точности как мой наставник, но ни на миг я не увидела в нем Мо Юаня. Будь он заменой наставнику, я бы каждый раз склонялась в почтительном приветствии при встрече и никогда бы не позволила себе вольности. От Е Хуа я ждала того же. Если, глядя на меня, он видел лишь горячо любимую им мать Колобочка, значит, он никогда не видел меня, Бай Цянь. Такая честь не по мне.

Ми Гу негромко спросил из-за двери:

– Тетушка, вам принести вина?

Я не ответила.

Ми Гу принес молодое вино. Глина не успела обратить его янскую жесткость[126] в иньскую мягкость[127], поэтому после первого же глотка в горле стало горячо и сухо, а в голове помутилось. Похоже, Ми Гу заметил, что сегодня я вернулась сама не своя, и по наитию выбрал для меня вино покрепче.

Я смотрела на лампу Сплетения душ и пила до тех пор, пока перед глазами не замаячило десять ламп. Тогда я поняла, что мне хватит, поднялась и нетвердой походкой отправилась спать. В голове стоял туман, и сон не шел. Мне подумалось, что какая-то штуковина на столе светит раздражающе ярко, отчего болят глаза, и я никак не могу заснуть. Я села на край кровати и, прищурившись, посмотрела в ту сторону. Перед моим затуманенным взором проступали очертания лампы. А, это же та лампа Сплетения… Сплетения чего? Какого демона она вообще стоит у меня на столе?

Я все думала и думала, но ответ так и не всплыл в памяти.

Свет этой лампы будто сдавил мою шею и превратил тело в желе. У меня не осталось сил даже подняться с кровати, поэтому я решила задуть лампу прямо с нее. Однако, как я ни старалась, проклятое пламя не гасло. Я попыталась вспомнить заклинание, но нужные слова ускользали. Я со вздохом сдалась, сетуя на свою злосчастную судьбу, произнесла первое всплывшее в памяти заклинание и бросила его в эту лампу Сплетения чего-то там. Раздался звон: кажется, светильник разбился. Вот и славно, раздражающий свет наконец погас. От всех этих телодвижений потолок и пол начали кружиться перед глазами, и я как подкошенная упала на кровать.

Я проспала два дня. Когда я проснулась, ко мне вернулись утраченные воспоминания.

Мне припомнилось, как пятьсот лет назад Цин Цан вырвался из колокола Императора Востока и я с трудом заточила его вновь. Однако я вовсе не спала мирно в Лисьей пещере двести двенадцать лет, как сказали мне отец и матушка. На самом деле Цин Цан запечатал мои силы и память и оставил на горе Цзюньцзи в Восточной пустоши.