Десять месяцев (не)любви

Отныне Полина отделывалась в общении с Ксенией лишь формальными фразами, без которых невозможно было обойтись при совместном проживании. Ещё одна причина, почему она не стала скандалить и демонстративно игнорировать однокурсницу — это Катя. Девушка не была посвящена в конфликт, и меньше всего на свете и Полина, и Ксения хотели делиться с ней той грязной историей. Катя была, как ребёнок — и, подобно ребёнку, так же расстраивалась, если дома случались нелады.

Поначалу Полина думала, что не сможет забыть этот подлый поступок и никогда больше не сумеет взглянуть на бывшую лучшую подругу с симпатией. Однако, к её величайшему удивлению, постепенно всё сгладилось и почти забылось. Словно и не было никакого Вадима…

Но одного Полина перебороть в себе так и не смогла, став настоящей параноичкой — ей теперь всюду мерещился пристальный наблюдающий взгляд Ксении. Она дико боялась, что та узнает о её ночёвке у доцента, и ещё тщательнее стала оберегать своё личное, тайное, сокровенное… И эта боязнь, это смущение перекинулись на встречи с Громовым.

С Марком Александровичем всё было довольно печально. Она не собиралась морально давить на него тем, что между ними было (да и разве можно сказать, что действительно что-то "было"?). Верная своему слову, Полина не хотела его беспокоить, но сугубо деловые отношения всё равно необходимо было как-то поддерживать. Полина же откровенно терялась теперь в его присутствии. Смотреть в лицо — стыдно, опускать глаза — неловко, отворачиваться — глупо, и, видимо, доцент уже и сам заметил, что его лучшая дипломантка безнадёжно отупела.

А затем — как всегда, внезапно — подкралась сессия.

Больше некогда было любить, некогда горевать, некогда ссориться. Только зубрить, зубрить, зубрить… Современная русская литература, методика преподавания, история литературного языка… боже мой, история языка у Громова, стенали все, это же погибель! Ошибёшься на каком-нибудь дохлом ударении — и пиши пропало, пойдёт гонять по всему курсу, чёртов зануда.

Непонятно, как и выжили, но всё-таки выжили. В комнате девушек тоже все были живы, хотя Катя чуть не застряла (сказалось наплевательское отношение к учёбе осенью), еле-еле выплыла на троечках, оставшись без стипендии.

Полина блестяще сдала экзамен у Марка Александровича, и это был единственный день за всю сессию, когда она с ним виделась. Благодарю покорно за такую встречу: билет в дрожащей руке, ноги подкашиваются, во рту пересохло… И холодный взгляд экзаменатора едва прикасается к лицу Полины Костровой, очередной студентки — сколько их там ещё осталось? Пять, шесть? Восемь?.. Давайте зачётку, пожалуйста.

Домой на каникулах Полина не поехала, написав извиняющееся письмо отцу и тёте Насте. Нужно было много работать, каждый день ходить в библиотеку… "Но зато уж после госов и защиты приеду надолго, почти до конца лета!" — пообещала она.

Ксения планировала съездить в Москву на несколько дней, развеяться, даже робко приглашала с собой Полину, однако та вежливо, но решительно отказалась.

Пару раз в гости забегала Ира Селиванова, трещала без умолку и действовала Полине на нервы своей бестолковостью, вечной суетой и неизменной тягой к сплетням. После сессии все разговоры у неё были только о том, как она ненавидит всех преподов и мечтает поскорее с ними распрощаться.

— Добрым словом никого не помянешь? — скептически поинтересовалась Ксения.

— Это вы с Костровой поминайте, — пренебрежительно отмахнулась Селиванова. — Русичку, что ли, благодарить, которая всю душу вынула своим занудством и унизительными диктантами? Или Громова, который над нами измывался?

— Когда это он над тобой измывался? — не выдержала Полина.

— Да вот же, на экзамене… Я ему по билету всё от и до ответила, а он мне заявляет: "С какою тайною отрадой тебе всегда внимаю я!"* Юморист хренов. А потом отдал зачётку и велел прийти на пересдачу на следующей неделе…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ксения невежливо захохотала.

— Ну и как, пересдала? — спросила она, отсмеявшись.

— Еле-еле на трояк вытянула. Козёл! — с обидой произнесла Ирина. — Астаров хоть не цепляется по мелочам, а этот… кстати, знаете, что про Громова болтают?

Полина промолчала, но Ксения, выручая её, нарочито лениво спросила:

— И что же?

— Про него и Илону Эдуардовну, — глаза Селивановой сверкнули, как у кошки, почуявшей добычу. — Представляю, как им обоим "весело" в постели… Наверное, спорят о тёмных местах в "Слове о полку Игореве", — она захихикала.

У Полины дрогнули ресницы, но она снова смолчала. Ксения ещё более лениво и равнодушно сказала:

— Люди всегда болтают. Кому какое дело, в конце концов? Оба свободны… А тебе лишь бы в чужую постель залезть своим любопытным носом.

— Однако, когда он всё успевает — и с преподшей мутить, и за студентками увиваться, — подивилась Ирина.

Полина чуть не умерла, прежде чем сообразила, что Селиванова имеет в виду вовсе не её, а ту давнюю питерскую историю. Однако сердце потом ещё долго бешено колотилось о грудную клетку и никак не хотело успокаиваться.