Десять месяцев (не)любви

Читает… похоже, не слишком-то внимательно. Хотя нет — вот остановился, заглядывает на предыдущую страницу, перечитывает… И губы у него сложены в презрительную ухмылку, или ей это просто кажется со страху? И сам он весь какой-то презрительный, горький, как полынь-трава… Снова возвращается назад, опять перечитывает что-то и — о господи! — улыбается… Что он вычитал там смешного, интересно знать? Наверняка сморозила какую-нибудь глупость… Это, конечно, не трагедия — в конце концов, что такое черновик? Клочки и обрывки мыслей. Да, да, но смеяться там совершенно не над чем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Какая же это мука, кто бы знал — видеть, как читают твою дипломную работу!.. Не выдержав пытки, Полина торопливо собрала свои вещи и спаслась бегством.

___________________________

*Отсылка к строкам из поэмы А.С. Пушкина “Евгений Онегин”: “Острижен по последней моде, как dandy лондонский одет”.

Ни на какую кафедру на перемене Полина, конечно же, не пошла. А смысл? К совести Астарова взывать бесполезно — он, наверное, уже и не помнит, что передал Громову её работу, начнёт мямлить своё вечное “ммм”…

Однако её ждал сюрприз — перед окончанием последней лекции прямо в аудиторию Полине передали записку: доцент Громов лично вызывает студентку пятого курса Кострову на кафедру после занятий. Полина даже испугалась. Что ему понадобилось? Собирается отчитывать её за неудачную работу?..

— От кого записка? — шепнула любопытная Ксения, но Полина только отмахнулась. У неё тряслись все поджилки — кто бы мог подумать, что она такая трусиха, буквально падает в обморок перед встречей со своим потенциальным научным руководителем…

Остаток лекции прошёл для неё, как в тумане. Когда пятый курс счастливо исторгся из аудитории на свободу, Полина медленно, оттягивая неизбежный момент, доплелась до туалета и хорошенько умылась холодной водой, чтобы немного прийти в себя. Она даже во время сессии так не волновалась… Собиралась поначалу подкрасить хотя бы губы, чтобы не смущать петербургского доцента своим перепуганным бескровным лицом, но отказалась от этой мысли. Ещё и прихорашиваться ради него! А вот резинку с хвоста стянула — не для красоты (хотя, безусловно, густые волнистые волосы были одним из главных её украшений), а в качестве психологической защиты. Волосы были занавесом, отгораживающим её от внешнего мира с его презрительно ухмыляющимися доцентами.

Простой путь вверх по лестнице, с первого этажа на второй, занял у неё пятнадцать минут. На каждую ногу словно подвесили по пудовой гире, и Полина в отчаянии цеплялась за захватанные перила, чтобы не развернуться и не дать дёру.

Оказавшись перед знакомой до каждой трещинки и маленькой царапинки белой дверью, девушка вежливо постучала, а затем нерешительно потянула за дверную ручку.

— Марк Александрович! — секретарша, на зависть румяная и жизнерадостная, обратила внимание доцента на вошедшую робеющую Полину. — Это Кострова. Та самая, о которой вы спрашивали. С дипломной работой.

Брови Громова взметнулись, и он окинул Полину классическим педагогическим взглядом, в котором Полине почудилось примерно следующее: “Ох уж эти студенты, все такие одинаковые, так наскучили…” Затем он приподнялся ей навстречу, коротко кивнув, и пересел на соседний стул — подальше к стене, жестом приглашая Полину занять его прежнее место.

— Вы, госпожа Кострова, лично собирали материалы о фольклорных традициях Поволжья? — спросил он.

Ух!.. Какой у него, оказывается, голос. Самый красивый из всех мужских. Не визжащий фальцет, не раскатистый бас… Слушать и слушать бы!

— Не всё. Там у меня отмечено, — заговорила она торопливо, пряча смущение за подчёркнуто деловым тоном и продолжая стоять, переминаясь с ноги на ногу. — Большую часть я записывала у себя на острове, остальное взяла из местного литературного музея.

— У себя на острове? — переспросил Громов, снова многозначительно поиграв бровями. — Это где?

— Вверх по Волге есть остров Мирный — маленький, там всего две деревни, одна русская, другая татарская… обе старинные, основанные ещё в восемнадцатом веке.

Дальнейшей заинтересованности в острове Громов не проявил, и Полина захлопнула рот, стесняясь своей излишней горячности. Он кивком снова пригласил её присесть. Девушка опустилась на стул, чувствуя, как подрагивают колени.

В руках у Громова появилась знакомая жёлтая папка. Полина шумно сглотнула. Ну, сколько ещё он будет тянуть резину?! Пусть уж скажет всё, что думает…

— У вас есть дельные мысли, — словно в ответ на её немой призыв, откликнулся Громов и хлопнул ладонью по яркой обложке, будто вынося вердикт. — Пусть пока совсем немного, но они есть.

“А он отчаянный хам!” — опешив, подумала Полина. Сам Громов, однако, явно не считал себя хамом. Помедлив пару мгновений, точно давая студентке возможность порадоваться его своеобразному комплименту, он продолжил:

— Авторский слог довольно точный, грамотный, и нет сплошного плагиата, как это нередко бывает в студенческих работах…