Десять минут второго

Мне удается узнать, где именно живет Альбин. Я говорю себе: я просто хочу запечатлеть на видео то, что исчезнет, и так совпало, что в одном из домов на улице Сколагатан живет Альбин. Я пробегаю мимо желтых домиков, за которыми рядами стоят частные дома. Альбин живет в третьем, на пути к колледжу. Я молча снимаю дом на видео, а когда подхожу ближе, прячу телефон, ведь дома, возможно, кто-то есть. Но свет в окнах не горит, в доме тихо. Во дворе стоит красная «вольво», на заднем стекле которой наклейка хоккейного клуба Кируны – IF. В соседнем доме открывается дверь, и я подпрыгиваю на месте от неожиданности. Постоянно оглядываясь, пускаюсь в обратный путь. Альбин по-прежнему здоровается со мной в школьном коридоре, и мне хочется упасть перед ним на пол и закричать: «Прости, прости, прости!» Вид у него такой мрачный, что я помалкиваю.

Скоро я буду в «Гриле Анни», где делают лучшие гамбургеры в городе. Маме с папой нравится «Эмпис» рядом с «Феррумом». Он там стоит уже сто лет. Но я предпочитаю «Анни». Скоро «Анни» снесут. Как и «Консум». Я останавливаюсь у магазинчика, где торгуют грилем. Странно: никогда не задумываешься, как выглядит дом, пока хорошенько его не рассмотришь. Все дома, которые пойдут под снос, вдруг приобретают особое значение. В магазинчике, торгующем грилем, полно народу. Но терраса с видом на угадайте что замечательная. Прошлым летом мы с Юлией любили там посидеть и перекусить. Тогда на протяжении нескольких недель стояла жара. Я даже загорела. Сегодня Юлия у своего отца. Он забрал ее сегодня сразу после занятий. Лулео мы больше не обсуждаем. Мы с ней умеем забывать о неприятном. Я бывала дома у Юлии достаточно часто, чтобы не переваривать Каролу. Она говорит, что она теперь каждый день «сияет как начищенный пятак». Прежде с ней такого не случалось. И я точно знаю, что Юлия от этого не в восторге.

Старший брат Оскара подруливает на своем роскошном джипе и паркуется перед магазинчиком. Оскар рассказал, что купил его месяц назад у LKAB. У шахтеров баснословные зарплаты. В Кируне из всей Швеции самая преуспевающая молодежь. Папа говорит, что в Стокгольме на таких автомобилях ездят только молодые люди, промышляющие криминалом. А здесь молодежь работает в шахте. Оскар вылезает из машины. Он в кепке с задранным козырьком. Оскар круглый, как фрикаделька. Я спешу удалиться. У меня нет желания с ним общаться. Братья деланно смеются. Не знаю, мечтают ли парни из моего класса о том, чтобы стать шахтерами, иметь выходную неделю или купить новый снегоход. Мне тоже нужно подумать о будущей профессии. Определиться, кем стать. Бабушка не переживет, если я не определюсь. Я хочу снимать кино, читать и писать. Бабушка считает, что вряд ли есть профессия, в которой всё это сочетается. Хотя, может, я и прославлюсь, когда мы погибнем во время провала грунта. Тут-то и найдут мои видеозаписи. Тогда-то бабуля и покается в своих словах.

21

Это случилось после занятий по физкультуре. Мое сердце учащенно забилось. Мне кажется, что причина прежде всего в физической нагрузке. Мы сорок минут играли в бенди[5]. В раздевалке к горлу подступает такая страшная тошнота, что я едва могу дышать. В глазах потемнело, и сейчас либо я упаду в обморок, либо меня вырвет. Рук я почти не чувствую, они как будто отнялись. По спине холодным ручейком бежит пот. Меня охватывает паника.

– Майя, что с тобой?

Я вижу перед собой лицо Юлии. По ее взволнованному взгляду я понимаю, что ей не до шуток. Я сейчас умру. Мне уже не до шахты. Наверно, у меня случился инфаркт. Я стану самой юной девушкой в мире, которая умерла от сердечного приступа.

– Я не могу дышать, – еле говорю я.

Альва стучится в дверь раздевалки. До меня словно откуда-то издалека доносится ее голос. Она кричит, что Пекка, учитель физкультуры, хочет войти в раздевалку. Юлия сжимает в своих руках мои ледяные ладони. Мой организм бунтует, он в замешательстве: как восстановить дыхание? Сердце колотится в груди так, что больно.

Пекка влетает в раздевалку и ложится рядом со мной на грязный пол. Я даже не могу возразить – по моим холодным ногам, рукам и волосам уже распространились бактерии.

– Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?

Пекка кладет руку мне на лоб, держит за запястье и измеряет пульс. А что, если меня вырвет прямо на него? Я жду, когда пройдет боль в груди и я умру. Пекка просит всех отойти, но все стоят на месте, беспокойно перешептываясь. Юлия сидит рядом.

– Где у тебя болит, Майя?

– Может, нам вызвать скорую? – спрашивает Альва, держа наготове мобильный телефон.

Пекка снимает с себя спортивный свитер и подкладывает его мне под голову. Он держит мое лицо в руках и произносит:

– Дыши, Майя. Дыши как я. Спокойно и глубоко.

Пекка втягивает носом воздух, и я пытаюсь повторять за ним.

– Еще раз. Дыши спокойно и только носом. Закрой рот.

Мне удается сделать три вдоха. Голова перестает гудеть. Пульс выравнивается, и сердце больше не пытается выскочить из груди.

Я неотрывно смотрю в спокойные глаза Пекки и читаю в них: он контролирует ситуацию.