Десять минут второго

В мэрии есть большой макет города Кируны – с улицами, малюсенькими домиками, с точно таким же ландшафтом. Я тянусь к модели нашего домика, пытаясь его погладить. Через город протянута красная веревка, на которую нанесены даты ликвидации разных районов города.

– Или они рухнут под землю, – шепчу я в мобильный телефон, одновременно снимая на него со всех сторон макет города.

Эти районы напоминают куски торта, которые отрежут и съедят. Я провожу пальцем по веревке, стараясь дотянуться как можно дальше. Веревка тянется мимо здания муниципалитета, стен домов, магазинов и колледжа. Следующий отрезок веревки – с красивым названием «Следующий этап» – тянется почти через весь центр, мимо отеля «Феррум», городской бани, спортзала, многоэтажки, которая называется «Табак и пепельница», парка Ернвег…

– Но мне интересно, что случится, когда снесут первый район города? Провалится ли грунт и не уйдут ли под землю другие районы? А что, если LKAB врет насчет опасности? Что, если мы умрем? – шепчу я в телефон, озираясь, дабы убедиться, что мне ничто не угрожает.

Когда я слышу голоса и звук шагов по мраморному полу, я хватаю сумку и спешу к выходу. Когда я прохожу мимо парковки, на здании муниципалитета бьют часы. Я поворачиваюсь и делаю кадр. Эти самые часы переедут в центр новой Кируны – хоть это немного утешает!

Ревут машины. У каменной стены – входа в парк Грувстад – помещены таблички на пяти языках. В Кируне говорят на четырех: шведском, финском, саамском и меянкиели.

«Tervetuloa Gruvstadsparkenhiin» – «Добро пожаловать в парк Грувстад». Мне пришлось прочесть табличку на шведском, чтобы понять надпись.

Парк называют мобильным оазисом между шахтой и жилой частью. Жилым кварталам, к которым подходит шахта, грозит снос, а парк только расширяется. Я вспоминаю слова бабушки, которая считает меянкиели неправильным языком. Табличка в этом парке доказывает обратное.

Справа от парка когда-то была дорога, ведущая к шахте, но теперь мост разрушен, и дорога ведет в тупик. Далеко впереди – огромная дыра, и террикон подходит почти вплотную к зданию администрации LKAB, рядом с которым расположен вход в шахту. Перед зданием муниципалитета стоят красочные домики. Такое ощущение, что до сноса им осталось недолго. Я вздрагиваю: как можно в них жить?

Делаю несколько осторожных шагов по старой дороге. Под ногами скрипит снег. От яркого солнца и белого снега слепит глаза. Я фотографирую свои ноги – как я иду по дороге.

– Скоро я здесь уже не смогу пройти. Как раз там, где я сейчас иду, будет огромная дыра. Ничто.

Я поворачиваюсь и снимаю здание муниципалитета, автобусную станцию, церковь, старое кладбище, где, как говорят, живут призраки, и стоящие в ряд желтые домики. В одном из них точно обитает призрак.

– Всего этого скоро не станет. Не могу представить себе огромное ничто вместо всего этого.

Я поворачиваю объектив камеры на себя, чтобы снять себя на фоне шахты. Большие плотные облака пыли поднимаются в воздух над расположенными рядом с шахтой цехами – дробильно-сортировочным, обогатительным и производственно-аналитическим. На улице достаточно холодно, чтобы эти облака, смерзшись, приняли форму грибов.

– Не понимаю, почему вы не понимаете. Иногда у меня такое чувство, что я одна в целом мире пытаюсь что-то понять. Кируна исчезает. Мы исчезаем. На самом деле. Как раньше уже не будет. Нельзя переехать и думать, что ничего не изменится.

Вдруг рядом рычит машина, и я отскакиваю в сторону. Автомобиль резко тормозит и останавливается рядом со мной. За рулем сидит папа. Я узнаю нашу новенькую, сверкающую на солнце черную «ауди». Убираю телефон в карман джинсов и подхожу к капоту. Ездя на снегоходе, папа уже успел загореть, так что вокруг глаз у него белые круги от снегоходных очков.

– Что ты здесь делаешь?

Его голос не сердитый, не недоверчивый, как у мамы, но, посмотрев ему в глаза, я замечаю, что он напряжен.

– Я немного снимала видео. А ты что здесь делаешь?

– Покупал новые запчасти для снегохода.

У папы недельный отпуск. Потому-то он и работает в шахте. Из-за недельного отпуска. Каждая третья неделя у папы выходная. Поэтому весной у многих шахтеров полно времени, чтобы ездить на снегоходе. На озере, том, что недалеко от Люоссаярви, рычат двигатели снегоходов. Когда-то это озеро было большим и красивым, и у его берега купались жители Кируны.

А затем юг побережья заняла LKAB, чтобы обеспечить себе доступ к морю.

– Ты уже закончила снимать видео? Пойдем домой? Кстати, во сколько ты сегодня освободилась?

Папа никогда не знает моего расписания.

– Я пока останусь. Хочу поснимать еще немного.

– Хорошо. А для чего тебе все эти видео?

– Не знаю.

Папа включает радио погромче, чтобы послушать новости. Он не пропускает ни одного выпуска новостей. Я открываю заднюю дверь машины.

– Я оставлю сумку тут, – говорю я. – Увидимся позже.

Папа нажимает на газ, так что из-под колес летит снег, и улыбается. Я уже знаю: он резко затормозит перед нашим домом. Папу не переделаешь.