Десять мужчин

— Это я… помните, мы с вами познакомились…

— Дорогая, я уж и надеяться перестал.

Он был так счастлив, что мне пришлось закусить губу, чтобы удержаться от слез.

— Дорогая, вы слушаете? Можно я заеду за вами, поужинаем «У Аннабель»?

— Нет, только не сегодня. — Я представления не имела, кто это — и что это — за Аннабель.

— Тогда завтра?

— М-м-м… нет, пожалуй.

В трубке зашелестело — гондольер листал ежедневник. Я сама себя загнала в угол. Мне ведь всего лишь нужен был голос в трубке. И что было не позвонить «Добрым самаритянам»?

— В четверг в восемь, согласны?

Я услышала скрип кресла — гондольер подался вперед, чтобы записать мой адрес и телефон. Все. Я внесена в его ежедневник. Он пригласил меня на свидание.

На следующий день в почте оказался пакет от моей сестры, внутри я нашла небольшую книжку ливийского философа Джибрана под названием «Пророк». Сестричка заложила двадцать девятую страницу и подчеркнула строчки:

И затем пахарь сказал: «Молви нам слово
о работе».
И он ответил, говоря:
Ваша работа — идти в ногу с землей
И с душой земли.

Отличный совет для тех, кто выращивает овощи, а как прикажете идти в ногу с землей мне, живущей в сплошь заасфальтированном городе?

«Я имею в виду, — приписала сестричка, — что труд полезен и что тебе станет гораздо лучше, как только ты пойдешь работать».

Чистая правда. Мне нужно было не только чем-то занять свои дни, но и найти средства на пропитание: выходное пособие Юриста таяло на глазах. Не далее как вчера, оказавшись на узкой улочке позади «Харродз», я не сдержала тяжкого вздоха при виде вывески «Секретари Найтсбриджа» в окне над кафе-бутербродной. Не долго уж мне осталось до встречи с ненавистной пишущей машинкой.

Я нажала кнопку звонка, и замок двери щелкнул, открывая путь. Узкая лестница спиралью поднималась к офису величиной с коробку от обуви. Спиной ко входу, прямая как палка, за единственным столом сидела женщина с туго стянутыми гладкими черными волосами и крупными жемчужными серьгами в ушах. Элегантность ее облика бросала вызов жалкой обстановке. Женщина крутанулась в кресле лицом ко мне — и у нее отвисла челюсть, блеснули золотые коронки, которых в наши школьно-монастырские дни не было.

Хелен была тогда моей единственной подругой, а после экзаменов мы как-то потеряли связь. Ее отец, известный психоаналитик, поощрял «всестороннее самовыражение» дочери, и Хелен, кажется, наивной не была никогда. Семнадцатилетней девчонкой она встречалась с приятелем гораздо старше себя (точный возраст она держала в секрете), который возил ее на выходные в Париж и Рим. Каждый понедельник я изумленно таращила глаза, когда он высаживал ее у ворот монастыря из синего «астон-мартина».

Хелен уже в школе знала, что будет жить в Лондоне, но заточить себя в четырех стенах секретарского агентства над бутербродной («деликатесная, дорогая, это называется деликатесная»)?! Странный выбор для девушки, в которой дух свободолюбия воспитывали с пеленок. Нет, определенно в ее жизни что-то пошло не так, но, зная Хелен, я отказалась от расспросов. Для дочери психоаналитика моя подруга была на изумление скрытна. Зато сигаретами заядлая курильщица всегда готова была поделиться.

— Кури. — Она протянула мне пачку легких «Мальборо».

Я покачала головой.

— Хорошая девочка. Как насчет «Марса»?

Мы как-то целое полугодие ужинали исключительно «Марсами», разрезая батончики по горизонтали, чтобы избавиться от фальшивой нуги и оставить только карамельный верх: больше вкуса, меньше калорий.

— «Марсы» теперь под запретом, — сказала я, и мы, вполне логично, переключились на тему мужчин. О Юристе я, однако, не упомянула и насчет развода не распространялась. — На первом месте у меня работа, поскольку Лондон — город дорогой.

— Неужели? Долго вычисляла? — Хелен выдвинула ящик с бланками. — Вот, заполни, и через неделю работа у тебя будет. — Она протянула мне анкету с огромным количеством пунктов, озаглавленную «Психологический портрет работающей женщины» и составленную, к слову сказать, самой Хелен.