Десять негритят / And Then There Were None

И наконец, настал момент, который я предвкушал уже давно, – на острове были всего трое людей, смертельно боявшихся друг друга, причем один из них был вооружен револьвером. Я наблюдал за ними из окна дома. Когда Блор один появился на террасе, я уже ждал его с большими мраморными часами наготове. Это был его последний выход…

Из окна я видел, как Вера Клейторн застрелила Ломбарда. Смелая и изобретательная молодая особа. Я всегда считал, что она ему ни в чем не уступит, а в чем-то и перещеголяет. Как только это произошло, я отправился готовить декорацию в ее спальне.

Я поставил любопытный психологический эксперимент. Будет ли достаточно сознания собственной вины и нервного напряжения от только что совершенного убийства вкупе с суггестивным воздействием обстановки, чтобы заставить убийцу покончить с собой? Я считал, что да. И оказался прав. Вера Клейторн повесилась прямо на моих глазах – я наблюдал за нею, притаившись за гардеробом.

Итак, финальная сцена. Я подошел, взял стул и поставил его в один ряд с другими. Поискал револьвер и нашел его на верхней ступеньке лестницы, там, где его уронила самоубийца. Подобрал, стараясь сохранить ее отпечатки.

А что теперь?

Я закончил писать. Этот документ я положу в бутылку, запечатаю и брошу в море.

Зачем?

Вот именно, зачем?

Мне всегда хотелось сочинить такое убийство, загадку которого не сможет разгадать никто.

Но, как я теперь понимаю, акт творчества сам по себе еще не служит удовлетворению художника. Существует еще жажда признания, не утолить которую невозможно.

Вот и у меня, смиренно признаю́, есть одно жалкое в своей человечности желание: чтобы кто-нибудь оценил, как я был умен при жизни…

Полагаю, что, если бы не моя слабость, тайна убийства на Негритянском острове осталась бы нераскрытой. Ну, разве что полиция окажется умнее, чем я думаю. В конце концов, три ключа все же есть. Первый: полицейские прекрасно знают, что Эдвард Ситон был виновен. Следовательно, они могут сообразить, что один из прибывших на остров был невиновен, а значит, он-то и убил всех остальных. Второй намек кроется в песенке. Смерть Армстронга соответствует куплету с крючком, на который попадается один из негритят. Можно предположить, что тут имел место подлог, подмена, которая привела легковерного Армстронга к смерти. Если вдуматься, из этого эпизода можно вытянуть хорошую ниточку, которая поведет расследование в новом направлении. Ведь к тому времени на острове остались четверо, а из всех четверых доверие ему мог внушить только я.

Третий ключ символический. Я намеренно избрал такой способ смерти, который метит меня каиновой печатью на лбу.

Больше объяснять, я думаю, нечего.

Поручив бутылку с моим посланием морю, я поднимусь наверх, в свою комнату, и лягу на кровать. Мое пенсне висит на черном шнурке – он эластичный. Я положу пенсне под себя. Шнурок я привяжу одним концом к ручке двери, а другим – не крепко – к револьверу. Произойдет, по моим предположениям, следующее.

Пальцем обернутой в носовой платок руки я нажму на спусковой крючок. Моя рука упадет, револьвер на эластичном шнурке отскочит к двери, ударится об ручку, и, освободившись, упадет на пол. Отпущенная на свободу резинка отлетит и свернется рядом с моим пенсне, поверх которых будет лежать мое тело. Носовой платок на полу вряд ли вызовет у кого-нибудь подозрения.

Меня найдут лежащим на собственной кровати, с дыркой во лбу – все так, как описали в своих дневниках мои товарищи по несчастью. К тому времени, когда нас найдут, время смерти уже нельзя будет установить точно.

Когда море успокоится, с берега придут лодки. Прибывшие на них люди найдут на Негритянском острове десять мертвецов – и неразрешимую загадку.

Лоуренс Уоргрейв

Chapter 1

I

In the corner of a first-class smoking carriage, Mr. Justice Wargrave, lately retired from the bench, puffed at a cigar and ran an interested eye through the political news in the Times.

He laid the paper down and glanced out of the window. They were running now through Somerset. He glanced at his watch – another two hours to go.