– Точно! Но вы не беспокойтесь! Я к такому труду с детства привычная! – она продолжала тяжело переваливаться с ноги на ногу, не отдавая свои сумки, но опять произнесла это с ощутимой внутренней силой, не терпящей возражений.
«И что же в этих сумках столь секретного, если из рук не выпускает? Неужели гаражная контрабанда?» – усмехнулся я про себя.
– Я иной раз здесь вас вижу. Из своего окна. Я живу рядом… Вон, в том доме!
– Хорошее у вас место! – уверенно, без тени зависти или сожаления, ответила она.
А я продолжал испытывать неудобство, налегке следуя рядом с женщиной, несущей две тяжёлые сумки. Потому опять предложил:
– И всё же я вам помогу… Неловко мне смотреть на это! Я пока в силе, а вы со мной, как со стариком! Обижаете! – и сделал движение, чтобы взять её груз.
– Вот ещё! Ничуть не беспокойтесь! Я сама! Мне это полезно!
– Прямо не могу понять, почему вы так противитесь? И меня ставите в неловкое положение. Не могу я спокойно смотреть, как вы надрываетесь!
Она продолжала тяжёло продвигаться вперёд, а я шёл рядом!
«Картинка для фельетона», – подумал я. И, не зная, как мне быть дальше, спросил:
– Можно хоть узнать, как вас зовут?
Она, наконец, остановилась, тяжело перевела дух и, не выпуская сумок, ответила совсем просто:
– Нина Ивановна я. И мы почти пришли. Пустяк остался – шагов двести. Я ведь только от остановки троллейбуса сюда хожу, не всю дорогу.
– А я Александр Иванович! Стало быть, отцы наши, где-то встретившись, ещё и тезками бы оказались!
Я так и дошел с ней до конечной точки её маршрута. И совсем не потому, что меня интересовало, чем же она здесь занимается. Скорее всего, меня заинтриговала и притянула какая-то её внутренняя сила, источника которой я не мог уяснить. Чтобы разобраться хоть в чём-либо, я пошутил:
– Вы, Нина Ивановна, так решительно отклонили мою помощь, будто с этими сумками к соревнованиям по штанге готовитесь… Может, тренируетесь…
Она не приняла моего юмора:
– Оттренировалась я! Прошло моё время! А здесь я просто собак кормлю. Муж мой покойный любых собак любил самозабвенно. А держать их дома условий никогда не было. Вот он и пристроил их в гараже. Сам-то, когда на пенсию вышел, неделями здесь жил безвылазно. Всё выгуливал их, кормил да нянчился вволю. С ними в обнимку и спал, как Маугли! И смех, и грех! В общем, душу отводил за все годы, когда собак у него не было. Так и жили мы последние годы. Я терапевтом на полторы ставки весь день пропадаю, а он здесь со своими собаками… Конечно, и свои мужские дела в гараже не забывал. То строгал что-то, то пилил. Что-то для квартиры пригодилось, что-то на дачку пошло. Машина тогда ещё была. И с ней много возился. Ведь старушка, а не машина. Потом я её сама уже продавала.
В это время мы остановились у ворот одного из гаражей. Нина Ивановна опустила те сумки, которые мне так и не доверила, и открыла замки.
Что тут началось! Две громадины-собаки бросились к ней из тусклого пространства с бурным проявлением радости, но, будучи остановленными властным окриком, припали к полу и стали с благодарностью подползать к хозяйке, поскуливая и не обращая внимания на меня.
Нина Ивановна выгружала варево и прочую еду, и мне сказала, будто уже неодобрительно:
– Теперь вы сами видите этих прожорливых обормотов! Стоит позволить им опереться на себя, чтобы лизнуть в лицо, чего они и добиваются, так и устоять на ногах будет невозможно! Вон, только Мишка (она указала на черное ласковое и невероятно лохматое чудовище с глазами, потерявшимися где-то в кудрях) больше, чем полцентнера! Зверюга! Я его и выгуливать потому прекратила. Лишь на прочном ремешке привязываю на улице с запасом метров десять, не далее. Иначе, мне не справлюсь! В последний раз он меня так поволок, что я сухим листом сзади трепыхалась. И ведь слушать меня не перестал, зверюга! Нет, решила я, больше за тобой летать не стану!
А зверюга-Мишка в это время следил за хозяйкой преданными глазами-кудрями, всё понимая и ожидая заветной прогулки на привязи и обеда.
– Ну, что? Слышишь, что о тебе я чужим людям говорю? То-то же! Стыдно?
– Вот, оказывается, почему вы всякий день здесь! Таких песиков прокормить – задача не из легких! – посочувствовал я.
– Ничего! Я прокормлю! Когда муж умер, у меня из родственников только эти собаки и остались. Живу я далеко отсюда. Больше часа на троллейбусе добираюсь. Вот и встал тогда передо мной вопрос, что с ними делать? Отпустить на все четыре стороны? Так ведь они не приучены к свободе! Пропадут напрасно животины! Усыпить? Я этого не смогу. Да и муж мой с того света мне не позволит! Это кем же надо быть, чтобы такую гадость тварям учинить? Вот и варю им ежедневно, что могу. И сюда ношу. Так мы и живём на этом свете: я их поддерживаю, а они меня… Не станет меня, не будет и их! И наоборот, пожалуй…
«Ничего себе! История! Да и заботы-хлопоты какие, однако!» – подумал я.