Десять Струй, Которые Потрясли Мы

Так вот, граждане, если смотреть в корень

То вот какой Романа заел макрокосмос

И вот какая заела его микросреда.

Но это нам, граждане, горе — не горе —

Или, аналогично говоря, — не беда.

ЛУЧШЕ ВОЛЬТ ЧЕМ КОЛЬТ

Среди подержанных колбас

Кепчонку не сниму со лба-с.

Вот я опять распластан по стене

И у меня — розетка меж лопаток.

Но ток Отечества мне кажется родней

Чем штык американского солдата.

Я ОТКАЛЫВАЮ ГОПАКА

Я медленно откалывал от платья гопака

Ломая ногти о хитиновую млечность.

Он медленно откалывался — но пока

Сидела глубоко его конечность.

Как он жалел — дурак членистоногий —

Что поленился прикрепиться к телу

Вот так халатность и лентяйство эти

Безвременно животное сгубили.

ОСЕННИЙ СЛОН

Благостный вечерний звон

Нарушал интимный шопот —

В переулке пьяный слон

Наступал себе на хобот

На слоне сидел индус

И по индусьей привычке

На затылке держал сундук

А в сундуке лежали ломики и отмычки.

Напротив башни Крылова

Слону случилось плохо

И какую-то злую собачку

Этот слон безобразно запачкал.

Огибая грязные лужи

Наступая куда посуше

Слон, торжественно шествуя в осень.

По пути утрамбовывал мосек.

ВАЛЬС

Белый изящный ажурный вампир

Бегал по залу, покусывал фалды

Если бы пили вампиры кефир

Фалды бы он не кусал. Да!

ПАМЯТНИК

Я памятник себе воздвиг по праву

Вознесся выше он житейских бурь

Я увенчал его бобом какао

И головами от строптивых кур

И долго буду тем любезен я народу

Что люстры добрые я сыром украшал

Что в мох жестоких рек

Поставил я комоды

И мыла в кашу насовал!

ХОРОШО ЗАЖИТОЧНО ЖИТЬ

Я живу все лучше и лучше.

И вот, внезапно, ко мне

Несомненное благополучие

Свалилось как на голову снег

Прикончив глазунью из яиц утконоса

Перейдя к восхитительному хрен-брюле

Я вытер рукою с папиросой

Слезы умиления на моей скуле.

ПЕСНЯ О ДРУЖБЕ

Сумасшедшая собака

Шибко бегала по кругу

Из себя она теряла

Свою внутреннюю ось.

Сумасшедшая собака

Обрела в пути подругу

Они вместе побежали

Но хвостами вперехлест.

ПАЛЬМА МАТЕР

Где случалось ступать лишь туземьей ноге

Убежав от богем жил художник Гоген

И имел средь лагун и средь вальмовых рощь

Он три тысячи жен и три тысячи тещь.

Ласковый ветер —

Ихний тотем.

Дуют то этим,

То тем.

Над разливами млекопитающих рек

Там неизменно сияет заря

И туземцы в своей благодатной жаре

Там не курят и не сорят.

Там, где дует тропический ветер пассат

На блестящую плоскость ленивых морей,

Из окна самолета неплохо б взглянуть

И вернуться в Союз поскорей.

ЗЛОДЕЙ ОСТАЕТСЯ БЕЗНАКАЗАННЫМ

Мы гуляли по бульвару

На бульваре — Че Гевар

Достает из шароваров

Свой огромный самовар

— Эй! Эй! Че Гевар!

Застегни-к свой шаровар

И не пачкай самоваром

Наш прогулочный бульвар.

Рассердился Че Гевар

— Тары-бары-шары-вар!

Я — грит — ложил самовар

На ваш долбаный бульвар!

Не наврал Че Гевар,

Расчехлил свой шаровар

И огромным самоваром

Опаскудил наш бульвар.

Прошли годы.

Вот и нету Че Гевар

Вот и нету шаровар

Только после самовара

Обезлюдел наш бульвар.

КАК БЕДНАЯ МАРТА ПОТЕРЯЛА АЙН ЛИБЕР МЕНШ БИТТЕ ДАНКЕ ШОН

НЕМЕЦКАЯ НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Он был в салоне парикмахер

Сигары длинные курил

Носил в своих карманах сахер

И девкам уличным дарил

Гулял, покудова не встретил

Девицу писаной красы

Он на приветствие ответил

И стал подкручивать усы.

Он поминутно, ежечасно

Вниманья знаки ей дарил

И чтобы выглядеть прекрасней

На щеках прыщики давил

Была уж свадьба их близенько

Но в сердце вороны стучат

Лежит любимый на ступеньках

Из сердца ножницы торчат

Она рыдала по-немецки

Лобзала мертвые уста

Потом пришел к ним полицейский

И ловко ножницы достал

И долго сыщики гадали

Кто мог убить тогда его

Но ничего не отгадали

Не посадили никого.

Пришла зима и в эту местность

Покрыли землю всю снега

Он был один на всю окрестность

Кто мог так складно подстригать.

ЗАВЕЩАНИЕ ХРИСТОФОРА

Плохо быть мудаком —

Не по делу пи…дить.

Хорошо быть моряком —

Океаны бороздить!

ТАЙНА ГЕРБЕРТА УЭЛЛСА

Так они тащились со своими чемоданами, пока не оказались у стен Кремля. Перед воротами Ленин остановился, поставил свой чемодан наземь и кликнул Дзержинского.

— Филя! — сказал он. — Поди.

Феликс Эдмундович скинул с себя поклажу и поспешил на призыв, похрустывая новым кожаным пальтом. Ильич отмотал от Дзержинского все пулеметные ленты, снял с него кобуру с маузером, повытаскивал из карманов гранаты и запасные наганы, во внутреннем кармане нащупал карамельку, развернул и сунул себе в рот, потом повернул его спиной и ловко вскарабкался ему на шею. Там он чуть-чуть повозился, усаживаясь поудобнее, подоткнул под себя кепку, чтобы не натереть яйца об острые шейные позвонки, снял свой галстук в горошек и, держа его двумя руками за концы/середину дал закусить Феликсу, — встряхнул остатками волос и заорал на всю площадь.

— Внимание! Исторический момент. Въезд в Иерусалим! Н-но! — пришпорил он Дзержинского и громко захохотал.

Феликс Эдмундович заплетающимся галопом домчал наездника до нужного этажа. Ильич молодцевато соскочил с Дзержинского и привязал его к перилам.

— Золотое ты существо, Филька, — похвалил он его и ласково потрепал по шее. — Будешь у меня еще и транспортом заведовать.

Дзержинский преданно затопотал сапогами.