Десять тысяч небес над тобой

— Как умерла Джози? — спрашиваю я так мягко, как могу. — Авария, когда у неё не было времени прыгнуть оттуда?

Мама качает головой.

— В каком-то смысле, да. Но правда была гораздо хуже.

Я вдруг понимаю:

— Она расщепилась, да?

Конли отвечает мне:

— Джози пыталась прыгнуть в момент смерти. Она не смогла завершит прыжок. Кусочки её разума рассеялись по меньшей мере по сотне измерений, которые она посещала ранее, как будто… — он пытается найти правильные слова. — Как будто Жар-птица пыталась найти для неё безопасное место и не смогла. Она вероятно сделала ошибку в настройках, у неё было так мало времени, и она должно быть была так напугана…

Теперь папа сидит, сжав голову руками. Конли быстро и прерывисто дышит через нос, как делают парни, когда сдерживают слёзы.

Это кажется задачей с очевидным решением.

— Вы не можете просто собрать её с помощью Жар-птицы? Так же, как Пола?

— Нет, — говорит мама. — Мы пытались. Мы знали, что осколки слишком малы, что мы никогда не найдём их все, и что их будет слишком сложно извлечь из других Джозефин, но мы всё равно пытались.

Мои родители всегда мечтали о великом. Но они не пытаются сделать невозможное, вместо этого они раздвигают пределы возможного. Что означала для них попытка сделать что-то без шанса на успех? Это было отчаяние. Или может быть это безумие, которое иногда следует за большим горем, то же самое безумие, которое заставило меня преследовать Пола сквозь измерения, когда я думала, что он повинен в смерти моего отца. Мысль о том, что я тогда чувствовала, как потрясена была, как ранена, что-то раскалывается внутри меня.

Эти грустные, отчаявшиеся люди — то что осталось от моих родителей в этом измерении. Как бы я ни злилась из-за того, что сделала Триада, я не могу не чувствовать сострадания к ним, даже к этой версии Конли, совсем чуть-чуть.

Я помню, каково это так сильно страдать. Я ещё помню, что это проходит. Скорбь никогда не умирает, у меня всё ещё бывают кошмары о том, как полицейский пришел в наш дом и сказал, что папа был убит, даже несмотря на то, что всё завершилось хорошо. Но горе меняется. Оно становится мягче, меняет форму и становится частью тебя. Такая скорбь не становится легче, но ты привыкаешь к весу и несёшь её.

Со временем, может быть, мама, папа и Ватт Конли из этого мира смогут преодолеть это. Они поймут, каким сумасшествием это стало.

— Мне жаль, — по какой-то причине, кажется, папе от этого только хуже, он вздрагивает. — Я знаю, что это тяжело, правда. Когда я думала, что папа умер и видела его в других измерениях… это помогало мне, ненадолго. Если вам нужно навещать Джози, другие её версии, это нормально. Но это не значит, что можно позволять двум другим Конли делать то, что они хотят. Я имею в виду, они специально расщепили Пола! Подумайте о том, что они делают! Они расщепили Пола и держат каждую частичку его души в заложниках, позволяют Тео болеть от Ночного Вора, даже похитили другую версию тебя, папа — это настолько переходит границы, что ничто не может оправдать такое!

Они обмениваются взглядами, и Конли тяжело вздыхает:

— Всё дошло до того момента, что мы намереваемся вмешаться. Через несколько недель двое других уже не будут для тебя проблемой.

Это должно быть огромным облегчением. Но почему я вместо этого напрягаюсь?

Может быть из-за того, что они многое объяснили, но не ответили мне на самые важные вопросы. Время выдвигать требования.

— Я хочу то, что мне обещали. Я хочу координаты, чтобы найти Пола, и я хочу лекарство от Ночного Вора.

Я ожидаю возражений, продолжения торга. Вместо этого, Конли улыбается, словно с гордостью, в мама с папой обмениваются взглядами, которые значат, что они опять что-то забыли. Фраза «рассеянный профессор» имеет под собой основания. Рука Конли двигается по ноутбуку, который, как я понимаю, больше похож на тачскрин, и через секунду обе Жар-птицы на моей шее жужжат, получив новые данные.

— Вот, — говорит папа. — Мы запрограммировали следующие координаты, плюс отправили тебе данные о лечении от Ночного Вора. В ту же минуту, когда ты уйдёшь, ты сможешь собрать Пола, и узнать, можно ли вылечить Тео. Это же Тео страдает от побочных эффектов, так?

Он кажется таким добрым, но ему совершенно всё равно, какие последствия будут иметь его действия.

— Да, это Тео.

— Формула средства, которую тебе дали, это не лекарство, — объясняет мама. Мне требуется секунда, чтобы понять, что она имеет в виду средство в химическом смысле. — Однако, оно сильно уменьшает интоксикацию организма, дает возможность иммунной системе пациента самой излечить его.

— Да, — говорю я бесцветным голосом. — Я знаю.

Всё это — самое большее, что я могу сделать, чтобы дать Тео шанс. Я думаю о его лице в Мулин Руж, об искренности, которую я там увидела, и моё горло сжимается.

Мама подходит ко мне и обхватывает меня рукой за плечи.

— Ты устала. Поедем с нами домой ненадолго. Отдохни. Узнай побольше о нашем мире.