Однако вскоре, еще задолго до 1900 года, когда Парето публично заявил о перемене мнения в своих парижских лекциях, он понял, что во всяком случае для его целей от понятия измеряемой полезности (кардинальной полезности) можно спокойно отказаться[97]
или что от него в любом случае придется отказаться по причинам, впервые названным во второй части «Математических исследований теории ценности и денег» Ирвинга Фишера (1892). Чтобы спасти ситуацию, он обратился к кривым безразличия и предпочтений, введенным Эджуортом. Но в то время как Эджуорт отталкивался от понятия кардинальной общей полезности и на его основании построил эти линии, Парето пошел обратным путем. Он взял за отправную точку кривые безразличия и показал, что от них можно прийти к определению экономического равновесия в условиях чистой конкуренции, кроме того, из них можно вывести некоторые функции, которые могут быть идентичны полезности при условии ее существования. В любом случае такой подход позволял получить ординалистскиеЯ хотел бы подчеркнуть две вещи. Во-первых, то, что Парето хотя и адаптировал изобретение Эджуорта для собственных нужд, придал множествам безразличия значение, которого они не имели в «Математической физике» Эджуорта. Они лишились любых ассоциаций с полезностью, и прежние функции понятия полезности в теории экономического равновесия теперь должны были выполняться определенными предпосылками насчет формы этих кривых безразличия. Новая идея заключалась в том, чтобы заменить постулаты полезности постулатами наблюдаемого поведения и поставить тем самым экономическую теорию на основание, которое Парето казалось более прочным. Можно, конечно, возразить, что, несмотря на несколько предпринятых попыток, никому еще не удалось провести необходимых для этого наблюдений и что вряд ли можно надеяться, что нам удастся в полной мере выстроить результаты таких наблюдений из объективных данных так, чтобы вывести из них полную карту эмпирического безразличия. Поэтому давайте назовем их потенциально эмпирическими или, используя термин Канта не по назначению, относящимися к «возможному опыту». В любом случае введение кривых безразличия с целью, совершенно чуждой изначальной цели Эджуорта, можно было бы назвать истинно оригинальным достижением, если бы это достижение, как это признавал Парето, не предвосхитил Фишер в своей вышеупомянутой работе.
Второе, на что я хочу обратить внимание, это то, что своими рассуждениями Парето сам выдает те сложности, с которыми столкнулся, полностью порвав со старой теорией полезности. Он постоянно выискивает возможности поговорить о полезности и даже о кардинальной полезности, существование которой – и вопрос ее интегрируемости в теорию – продолжало его крайне интересовать. Его индексные функции, в конце концов, довольно сильно напоминают старое понятие полезности. В сущности, как подчеркивали Аллен и Хикс, Парето так и не сумел полностью порвать со старой теорией и продолжал использовать понятия вроде Эджуортовых дефиниций соперничества