Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса

Давайте еще раз обратим внимание на эту мысль, сформулировав ее даже жестче, чем сам Парето. Основная часть идей и концептуальных структур, составляющих сознательную часть общественного и особенно политического процесса, вообще не имеют никакой эмпирической достоверности. Эти идеи и структуры оперируют такими понятиями, как свобода, демократия и равенство, столь же воображаемыми, как боги и богини, сражавшиеся за и против греков и троянцев в «Илиаде», и связаны рассуждениями, зачастую нарушающими законы логики. Иными словами, с точки зрения логики они являются чистой бессмыслицей. Эта мысль приводит нас к политической философии, диаметрально противоположной философии Иеремии Бентама. Однако необходимо отметить, что, вынеся политическому мифу диагноз, Парето не пренебрег теми функциями, которые эта логическая бессмыслица выполняет в жизни государства. Завершив анализ, строго позитивистский по своему характеру, он отказался сделать вывод, очевидный для позитивиста. Хотя политические убеждения и общественные религии – Парето почти не делает между ними различия – способствуют распаду распадающихся цивилизаций, они также способствуют эффективной организации и деятельности жизнеспособных цивилизаций. Это очень любопытный вывод для законченного позитивиста, и возможно, что в будущем он послужит примером выдающегося образа мышления эпохи, уничтожившей одну систему метафизических верований и заменившей ее другой. Он напоминает мне совет психоаналитиков, рекомендующих некоторым пациентам в терапевтических целях развить в себе нечто вроде искусственной веры в бога. Конечно, нет никакого противоречия между заявлениями, что общественные и политические убеждения не имеют эмпирической ценности и что некоторые из них при этом способствуют сплоченности и эффективной работе общества. Однако социальный философ, который, исходя из этих соображений, порекомендовал бы обществу придерживаться политических убеждений второго типа, столкнулся бы с той же сложностью, что и психоаналитик из приведенного выше примера: если считать его анализ верным, то его совет будет неэффективным, поскольку невозможно полагаться на помощь искусственного бога; как только пациент примет его совет, он отвергнет его анализ.

Эти порождения нашего воображения Парето называл derivations (деривации). Аргументация, намеченная в предыдущем параграфе, убедительно показывает, что деривации не лишены значения в качестве факторов, помогающих формировать исторический процесс. Однако, по мнению Парето, это значение относительно невелико и по сути эти derivations лишь вербализуют нечто более фундаментальное, что гораздо сильнее влияет на фактическое политическое поведение и итоговую сумму нелогических действий. Если бы мы определили это нечто более фундаментальное в терминах интересов группы, а затем определили эти интересы группы в терминах общественного положения группы в производственной организации общества, мы бы оказались как минимум весьма близки к Марксову пониманию вопроса; между теориями Маркса и Парето есть близкое родство, которое я хотел бы подчеркнуть. В сущности, рассуждай мы таким образом, между политической социологией Маркса и Парето осталось бы только два расхождения. Во-первых, Парето явным образом ввел элемент, только косвенно присутствующий в анализе Маркса: важность объяснения конкретного исторического отрезка, большего или меньшего уровня общественной гибкости, присущего конкретному обществу, или, иными словами, важность того факта, что существует такой оптимум вертикальной мобильности и сопротивления ей, который лучше прочих гарантирует то, что можно назвать стабильностью политического развития. Во-вторых, достаточно вспомнить краткое изложение общественной морфологии Парето, чтобы понять, что для Парето исторический процесс является не столько результатом конфликта целых общественных классов, сколько результатом конфликта их правящих меньшинств. Утверждается, что хотя оба этих отличия являются заслугой социологии Парето, они все же остаются лишь поправками, улучшающими схему Маркса. Я могу добавить также, что имущественные отношения как таковые куда менее очевидны у Парето, чем у Маркса, и что этот факт также свидетельствует о превосходстве анализа Парето. Однако это замечание, как легко убедиться, является лишь следствием первых двух.